Этим утром я решила перестать есть - [34]

Так я восприняла случившееся, хотя этих слов мне на самом деле никто не говорил. И я ушла с головой в работу. А потом в анорексию. Меня переселили перед тем, как мне исполнилось двенадцать, а в двенадцать с половиной, в тринадцать мое тело уже терзало меня.

Я спускалась к себе сразу после ужина и никогда не смотрела с ними телевизор. Я делала уроки и рано ложилась, в девять или полдевятого. Свой телевизор я включала очень редко. Я слушала музыку. Вечером мне нравилось слышать шорохи наверху. Я следила за ними. Больше не являясь членом верхнего клана, я пыталась хотя бы услышать что-нибудь. Мне хотелось, чтобы они ложились как можно позже. Успокоенная легкими признаками жизни наверху, я могла безмятежно заснуть. Надо мной еще кто-то бодрствовал.

Я боялась, что ко мне в комнату заберется вор, откроет даже тщательно запертую на два оборота дверь. Слуховое окошечко внушало мне опасения. Ведь можно открыть ставни, разбить стекла и прыгнуть прямо в комнату! За окном была трехметровая полоса лужайки, стенка высотой в один метр и сразу дорога. Однажды соседей с другой стороны дороги ночью обокрали. Соседка столкнулась с ворами нос к носу. Я хорошо помнила эту историю и боялась, что грабители залезут, оглушат и выкрадут меня. Никто не услышит моих криков. То же самое может случиться, если я заболею.

В то время я даже не замечала появившуюся маленькую сестру. Я видела только свои кошмары, если мне удавалось задремать. Просыпалась в поту и больше заснуть уже не могла. У меня появились мысли о смерти. Я до сих пор их помню: «Если я умру, если я должна буду умереть, я умру от обжорства. Хотя бы получу удовольствие от еды перед тем, как исчезнуть». Эти мысли гложут меня. Профессор нарисовал целую картину воплощения этой жуткой идеи: «Тебя закрывают в гробу, и ты там ешь!»

Моя прабабушка по отцовской линии умерла двадцать второго февраля 2002 года. Я обожала ее. Она рассказывала мне о войне, про то, как уезжала, спасаясь, из родной Лотарингии, вспоминала разные семейные истории. Я многое узнавала по воскресеньям у бабули Катрин, за полдниками с булочками «бриошь» и шоколадным кремом, в кругу двоюродных братьев и сестер, среди смеха и шуток. Это было место нашего семейного единения.

Мне было так грустно, что тетя, чтобы меня утешить, пошла со мной на каток, учиться кататься на коньках, и я на первом же шагу сломала себе ногу. Случайность… У несчастья была и хорошая сторона: четыре месяца неподвижности, необходимость снова учиться ходить, но и радость от возвращения домой с огромным гипсом вместо ноги и от слов:

«Попробуй спуститься по лестнице… Ладно, будешь спать наверху».

Моя сестра спала надо мной на втором уровне двухэтажной кровати. Я разместилась внизу, и это было чудесно. Тогда я начала есть и между основными приемами пищи, стала запихивать в себя фрукты и пирожные. Мне было скучно, я ела, но я была в безопасности.

Когда меня вновь спустили в подвал, я прекратила есть. Уже меньше чем через год, в ноябре 2003-го, в четырнадцать лет, я не ела уже ничего. С ярлыком «Мисс Олида», изгнанная в свой темный угол, решившая сдержать слово и сесть на диету, я покатилась вниз с горы. В тот же период я чувствовала себя не лучшим образом еще по причине своего собственнического характера.

Мой отец

Мне было двенадцать лет (всего!), когда мой отец оставил велосипедный спорт. Он был всегда очень ласковым, он давал мне нежность, в которой я нуждалась, и мое восхищение им не знало границ. И вдруг восхищаться стало нечем. До этого я страстно переживала каждую гонку, в которой участвовал отец. Я обожала и обожаю атмосферу велоспорта. Оставив велосипед, отец лишил мою жизнь красок, частью которых являлся он сам. Я не могла не сердиться на него. Я холодно решила отомстить: отныне я не буду целовать его, я буду держать дистанцию и здороваться, пожимая ему руку. Какое детство! Раздумывая об этом уже в семнадцать лет, я вынуждена сравнить себя с девочкой, выкинувшей любимую игрушку из-за того, что она сломалась. При этом я продолжала любить его. Я запоминала все его слова. Он часто говорил мне: «Когда у тебя появится мальчик, это будет велосипедист». Я воспринимала это заявление без тени иронии и старалась делать все, что было в моих силах, чтобы оно воплотилось в жизнь.

В тот день, когда он сказал мне, что бросает велоспорт, я услышала: «У тебя не будет мужа!»

В двенадцать лет я уже часто думала о своем теле. Я худела для того, чтобы понравиться велосипедистам. Папа был очень требователен к мальчикам, во всяком случае, так мне казалось. Когда он сказал: «Когда у тебя появится мальчик, это будет велосипедист», он часто повторял эту фразу, я относилась к ней совершенно серьезно, я делала все, чтобы понравиться отцу. Слова отца стали руководством к действию. Я и сегодня уверена в том, что выйду замуж за человека из велосипедного мира. И я не знаю, хочу этого я или этого хочет мой отец.

Когда я встречаюсь с молодым человеком, не связанным с велоспортом, мне кажется, что ему чего-то не хватает. Мне кажется, что мне нужны другие отношения. Я ищу образ отца.

Если я встречу человека, похожего на отца, я полюблю его.