Этаж шутов - [2]
– Погоди чуток, – шепчет она. – Я кое-что надумала…
– Сейчас поглядим…
– Дело безотлагательное. Жалко будет, если упустим!
– Неужто такое важное?
– Думаю, да.
– Ну, тогда сказывай, – недовольно ворчит Пастухов и, не дожидаясь ответа, направляется к двери.
– Мои мысли о Васе, – вещает тоном пророчицы Евдокия.
Пастухов резко вскидывается. Он не любит говорить о своем неудавшемся сыне, которого двадцать два года тому назад ему родила покойная ныне жена и которого он после ее кончины спрятал в деревне.
– Ну и что ты хочешь о нем сказать? – сквозь зубы, нехотя, цедит боярин. – Ему там неплохо, он ни в чем не нуждается.
– Ты так думаешь? – усмехается Евдокия.
Эта усмешка еще больше раздражает боярина. Он усаживается перед столиком и, продолжая думать о наболевшем, молча оглядывает закуски. Лишь после того, как он сделал изрядный глоток вина и съел два пирожка с капустой, Евдокия отважилась вновь завести разговор:
– А давно ли ты был у Васи?
Пастухов мрачнеет. Всякий раз при имени сына в нем поднимается смутное чувство тревоги, не угрызения совести – нет! – что бы там ни было, вряд ли он заслужил упреков. Это скорее чувство внутренней пустоты и душевной неловкости. В такие минуты он старается себя убедить, что покойная, кстати, святая женщина, была бы в отчаянии, выставив напоказ сына-калеку, и что она еще больше, чем он, постаралась бы не изнежить единственного ребенка. Жена после родов не поверяла мужу тайные мысли, однако он постоянно чувствовал: ей стыдно за то, что она дала жизнь уроду. Догадались об этом не сразу. Тело Васи отказывалось расти, в то время как ум развивался нормально. Тщетно вытягивали специальными упражнениями тело и меняли кормилиц. К семнадцати годам Вася был не выше семилетнего мальчика. Уже один вид недомерка-сына оскорблял чувства матери. Она читала в нем приговор себе – женщине, проклятие чреву, наказание за тайный грех. Пастухов помнит ее тяжелые вздохи и даже приступы слез, которые она проливала украдкой, сетуя на судьбу. Вот и сейчас боярину кажется, что покойница ему шепчет на ухо про свою печаль. Евдокия вновь повторяет вопрос:
– И все же, Иван Павлович, сколько ты не был в Болотове?
– Откуда мне знать! Может, три, а может, четыре месяца.
– Зато я знаю. Твоей ноги не бывало там ровно семь месяцев и двенадцать дней! Семь месяцев и двенадцать дней ты не знаешь, что с твоим сыном!
– Староста всякий раз, как приходит, докладывает о нем.
– И с тебя довольно?
– До сей поры было довольно.
– А я вот что тебе скажу… Матвеевич – человек честный, но ему за всем тоже не углядеть, а наперед так и вовсе не загадать. В этой глухой деревне Вася растет сам по себе, никто с ним не занимается, и компания у него мужицкая.
– А ты небось хотела бы пригласить для него француза, чтобы тот его обучал стихам и хорошим манерам?
– Да на что нам француз? Хватит с него и того, в чем его болотовский поп просветил. Всякий раз, как бываю в деревне, примечаю, что Вася становится ловок умом, не в пример телу.
– Вот и хорошо! Значит, ты согласна со мной. Что поделаешь, Евдокия, иная жизнь не для Васи. Природа несправедливо с ним обошлась. И не то главное, кто будет с ним заниматься. Виною его уродство. В двадцать два года такому, как он, не уйти от своей участи, как ни крутись.
– Ну-ну! А что, если через эту «несправедливость природы», как ты ее называешь, он добьется милостей государыни?
Евдокия смотрит в упор, говорит непререкаемым тоном. Пастухова коробит. Наконец, оправившись от минутного замешательства, он смущенно бормочет:
– Ты это о чем, Евдокия?
– Да о том, что ты уже в который раз мне рассказываешь, как государыня оженила перестарка Голицына на безобразной шутихе…
– Ну и что дальше?
– А ты не догадываешься?
– Нет! Погоди-ка, погоди… Может быть, тебе взбрело в голову, что… что…
Пастухов запинается…
– Именно то и взбрело, Иван Павлович! Для Васи подвернулась бы оказия, да и для нас тоже. Необычная свадьба этого никудышного князя и карлицы какой шум наделала! Думаю, что царице захочется вновь устроить потеху, у нее разгуляется аппетит на такие забавы. Вот тут-то ты с Васей перед ней и предстанешь. Тебе повезло, что он карлик. Двадцать лет с лишним ты стыдился его и скрывал от людей. А этот карлик, может быть, клад для семьи. Может, и твой успех, Иван Павлович, через него. Сейчас самое время вспомнить про Васю и через его уродство попытать счастья возле Ее Величества. Конечно, если ты смекнешь, как взяться за дело.
– Не знаю! – обрывает Пастухов Евдокию, ошеломленный ее дерзкими планами. – Это… это недостойно в моем положении… Кривлянье… Наконец, это против моих понятий о чести!
– Что честь, а что бесчестье для человека, решает поп в церкви да государыня во дворце, а не ты, сидя за графином водки да блюдом с закусками.
Уверенный тон Евдокии искушает боярина. Ему стоит большого труда не поддаться соблазну ее безумных нашептываний. Прежде чем возразить, он решительно выпивает еще стопку водки и отправляет в рот бутерброд с икрой.
– Нет, нет и нет! – говорит он с набитым ртом. – Чтобы я, боярин, сам предложил взять сына в шуты к царице! Да ведь Ее Величество и в толк не возьмет, с чего это Пастухов так унизился. Она прогонит меня с глаз долой! Она… она на меня осерчает, что я потревожил ее подобным вздором…
Кто он, Антон Павлович Чехов, такой понятный и любимый с детства и все более «усложняющийся», когда мы становимся старше, обретающий почти непостижимую философскую глубину?Выпускник провинциальной гимназии, приехавший в Москву учиться на «доктора», на излете жизни встретивший свою самую большую любовь, человек, составивший славу не только российской, но и всей мировой литературы, проживший всего сорок четыре года, но казавшийся мудрейшим старцем, именно он и стал героем нового блестящего исследования известного французского писателя Анри Труайя.
Анри Труайя (р. 1911) псевдоним Григория Тарасова, который родился в Москве в армянской семье. С 1917 года живет во Франции, где стал известным писателем, лауреатом премии Гонкуров, членом Французской академии. Среди его книг биографии Пушкина и Достоевского, Л. Толстого, Лермонтова; романы о России, эмиграции, современной Франции и др. «Семья Эглетьер» один роман из серии книг об Эглетьерах.
1924 год. Советская Россия в трауре – умер вождь пролетариата. Но для русских белоэмигрантов, бежавших от большевиков и красного террора во Францию, смерть Ленина становится радостным событием: теперь у разоренных революцией богатых фабрикантов и владельцев заводов забрезжила надежда вернуть себе потерянные богатства и покинуть страну, в которой они вынуждены терпеть нужду и еле-еле сводят концы с концами. Их радость омрачает одно: западные державы одна за другой начинают признавать СССР, и если этому примеру последует Франция, то события будут развиваться не так, как хотелось бы бывшим гражданам Российской империи.
Личность первого русского царя Ивана Грозного всегда представляла загадку для историков. Никто не мог с уверенностью определить ни его психологического портрета, ни его государственных способностей с той ясностью, которой требует научное знание. Они представляли его или как передовую не понятную всем личность, или как человека ограниченного и даже безумного. Иные подчеркивали несоответствие потенциала умственных возможностей Грозного со слабостью его воли. Такого рода характеристики порой остроумны и правдоподобны, но достаточно произвольны: характер личности Мвана Грозного остается для всех загадкой.Анри Труайя, проанализировав многие существующие источники, создал свою версию личности и эпохи государственного правления царя Ивана IV, которую и представляет на суд читателей.
Анри Труайя – знаменитый французский писатель русского происхождения, член Французской академии, лауреат многочисленных литературных премий, автор более сотни книг, выдающийся исследователь исторического и культурного наследия России и Франции.Одним из самых значительных произведений, созданных Анри Труайя, литературные критики считают его мемуары. Это увлекательнейшее литературное повествование, искреннее, эмоциональное, то исполненное драматизма, то окрашенное иронией. Это еще и интереснейший документ эпохи, в котором талантливый писатель, историк, мыслитель описывает грандиозную картину событий двадцатого века со всеми его катаклизмами – от Первой мировой войны и революции до Второй мировой войны и начала перемен в России.В советское время оригиналы первых изданий мемуаров Труайя находились в спецхране, куда имел доступ узкий круг специалистов.
Федор Михайлович Достоевский – кем он был в глазах современников? Гением, величайшим талантом, новой звездой, взошедшей на небосклоне русской литературы, или, по словам Ивана Тургенева, «пресловутым маркизом де Садом», незаслуженно наслаждавшимся выпавшей на его долю славой? Анри Труайя не судит. Он дает читателям право самим разобраться в том, кем же на самом деле был Достоевский: Алешей Карамазовым, Свидригайловым или «просто» необыкновенным человеком с очень сложной судьбой.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
1920 год. Масштабные социальные потрясения будоражат Европу в начале XX века. Толпы эмигрантов устремились в поисках спасении на Запад из охваченной пламенем революционной России. Привыкшие к роскоши и беспечной жизни, теперь они еле-еле сводят концы с концами. Долги, нужда, а порой и полная безнадежность становятся постоянными спутниками многих беженцев, нашедших приют вдалеке от родины. В бедности и лишениях влачит полунищенское существование и семья Тарасовых: глава семейства приносит в дом жалкие гроши, мать занимается починкой белья, старший брат главного героя книги Шура – студент, сестра Ольга – танцовщица.На фоне драматических событий столетия разворачивается судьба Льва Тарасова.
Действие романа разворачивается в России летом 1856 года в обширном имении, принадлежащем Марье Карповне – вдова сорока девяти лет. По приезде в Горбатово ее сына Алексея, между ним и матерью начинается глухая война: он защищает свою независимость, она – свою непререкаемую власть. Подобно пауку, Марья Карповна затягивает в паутину, которую плетет неустанно, все новые и новые жертвы, испытывая поистине дьявольское желание заманить ближних в ловушку, обездвижить, лишить воли, да что там воли – крови и души! И она не стесняется в средствах для достижения своей цели…Раскаты этой семейной битвы сотрясают все поместье.