Эта сука, серая мышь - [7]

В общем все устроилось наилучшим образом. Страсти по Ирине улеглись. Крокодилица отпустила Дорохову на все четыре стороны. Да еще, в отличие от меня, не поставила никаких временных ограничений.

В ночь накануне отъезда мы сидели с Оксанкой в моей комнате и комплектовали вещи по разным пакетам.

– Так, термос и диски – в салон! – распределяла я. – Да! И прихвати еще вон ту подушку. Вдруг захочешь вздремнуть в дороге.

– Кто? Я?! Смеешься, что ли? Да мне впору с собой памперсы брать, а ты тут с какой-то подушкой!.. Эх, хорошо было бы прицепиться на тросу к рейсовому автобусу до Воронежа! – мечтательно сказала Оксанка.

– Да ладно тебе, зайчонок. Сама дотрясусь как-нибудь. Тем более что нам после Воронежа еще километров тридцать ехать. Мои ведь не в самом городе живут.

– А как там, кстати, мамина бабушка себя чувствует?

– Да так-то нормально. Не видит только совсем ничего. Лет десять назад хотя бы силуэты могла различать. Сейчас и этого нет.

Оксанка покачала головой:

– Как же так получилось, что она ослепла?

– Не знаю. Как-то ни с того, ни с сего. В один день померкло все перед глазами. Как будто свет выключили. А ведь она тогда, наверное, наша с тобой ровесница была.

– Вот ужас-то! Ты представь! В тридцать лет ослепнуть!.. Врагу не пожелаешь! – Оксанка суеверно перекрестилась.

– Чего это вы тут попритихли? А, девчат? – Папина бабушка возникла, как всегда, неожиданно; мы с Оксанкой едва не поседели. – Ложились бы уже. Вставать-то вон в какую рань! Матери-то нет, будить некому! Я ведь не слышу ни шута!

– Сейчас, бабуленька! Сейчас будем ложиться. – Мне хотелось упихать бабушку еще до того момента, как она начнет цепляться к Дороховой.

– А ты чего это, цыганка, сердитая такая? Сгорбилась вся…

– Да это я, баба Вера, не от сердитости сгорбилась.

– От чего ж еще?

– От рождения.

– Ишь, – усмехнулась бабушка, – от рождения! По мужикам надо было меньше таскаться!

Оксанка, вздохнув, закатила глаза.

– Иди, бабуленька, иди! Нам ложиться пора!

Я уже практически прихлопнула за бабушкой дверь. Но в зазоре нарисовался мысок ее тапка.

– Глядите мне! С дальнобойщиками никаких оладушек! А то понаволочете заразы!..

Выговорившись, старушка убрала из проема свою конечность, и я аккуратно притворила за ней.

– Олд бич! – тяжело и уже практически не шифруясь, бухнула Оксанка.

– Я все слышала! – донеслось до нас из прихожей. Дорохова обескуражено втянула голову.

– Вот тебе и ни шута!

Подъем в половине пятого утра дался мне легко. Чего нельзя сказать о моей подруге. Что я только не делала, как только ее не тормошила! В конечном счете взяла и с разбегу плюхнулась ей на загривок.

Только после этого Оксанка оторвала от подушки измятое лицо.

– Че? Война началась?

– Вставай, соня! Ехать пора!

– Встаю! – покорно кивнула Оксанка.

Пока она умывалась, я успела приготовить в дорогу кофе, залить его в термос. А также пометать на стол что бог послал.

Оксанка вышла посвежевшая, но все еще не полностью собранная: в джинсах и лифчике.

– Слушай, Поль, дай мне какую-нибудь майку! А то у меня свитер колючий до невозможности!

– Ага! Сейчас дам! – Я вытерла салфеткой пальцы, перепачканные сливочным маслом, и тут же заинтересовалась висящим на шее Оксанки пучеглазым монстриком. – Ой, зайчонок! Что это у тебя за штучка такая любопытная?

– Это? Древнекитайский оберег. Мне его ДДА подарил, когда услышал, что я с тобой в одной машине поеду.

– Зайчонок, как же он в тебя влюблен! Мне прямо завидно, честное слово! Ты бы присмотрелась к нему.

– А чего мне к нему присматриваться? Гуманоид он и в Африке гуманоид. Мне кажется, им с пульта управлять можно: ДДА, прием! Ваше гравитационное поле повреждено! Прием!..

– Ужас! С тобой же просто невозможно общаться! Бедный Лешечка!

Негодуя, я отправилась на поиски майки…

В пять с копейками мы наконец-то выдвинулись. Я, погрузив часть вещей, уже сидела в машине, прогревалась. Оксанка вышла следом, неся в каждой руке по баулу. С такого расстояния, как сейчас, она была похожа на юношу. Совсем молоденького пацанчика. Высокая и стройная, как тополек. Коротко стриженная. Слегка взъерошенная. У Оксанки огромные, выразительные глаза и чувственный рот. Она способна нравиться мужчинам такая, как есть. Без грамма косметики. Без малейшего намека на кокетство.

Иногда я ловлю себя на мысли, что если была бы мужчиной, то тоже, скорее всего, увлеклась бы Дороховой… А может, и нет. Может, тогда бы меня привлекали более округлые формы.

– Ну чего застыла там? Дверь-то, может, откроешь? – постучалась Оксанка в пассажирское окошко.

Встрепенувшись, я откупорила пимпочку, и Оксанка проворно юркнула в салон.

– Ну и дубняк! – подула она в ладони. – Брр! – Достала из кармана куртки маленькую стальную флягу, сделала полноценный глоток. – Ну? Поехали!..

Мы тронулись.

МКАД в этот час была совершенно пустой. Впрочем, по ней до съезда на трассу «Ростов – Дон» нам предстояло проехать всего ничего. Мы изящно вошли в поворот. И вот уже перед нами легли большущие буквы, выведенные белым по уходящему вдаль полотну. М4. И стрелка вперед.

Меня вдруг охватил такой бешеный азарт. Вот она – летящая нам в лицо ночная дорога! Свобода! Свобода!