Эта книга сделает вас умнее. Новые научные концепции эффективности мышления - [86]

С философской точки зрения это неоднозначная концепция, но на археологических раскопках, когда вы роетесь в земле, обметаете кисточкой или окапываете совочком найденные предметы, все становится ясно. Нам напоминали, что при изучении обнаруженных артефактов нужно учитывать, что здесь было еще много всего. То, что мы нашли, подняли и рассмотрели, – это остатки, которые сохранились благодаря материалу, из которого они были изготовлены, или просто счастливому случаю. Иногда остаются едва различимые следы, указывающие на то, что тут было раньше, – например, слой древесного угля на месте доисторического очага или какие-то следы на артефактах, которые позже будут обнаружены в лаборатории, – но все это осязаемые доказательства. Нужно также помнить о невидимых следах, о материалах, которые не сохранились, но все равно присутствуют в изучаемом контексте.

Эта концепция волновала мое воображение. Я искала другие примеры, за пределами философии. Я читала о великом археологе Леонарде Вулли, который копал гробницы III тысячелетия до н. э. в шумерском город Ур, находящемся на территории современного Ирака. Вулли догадался, что в гробницы в числе прочих предметов были положены музыкальные инструменты, хотя физически их не нашли. Но Вулли обратил внимание на полости в раскапываемом культурном слое – на этом месте когда-то были деревянные предметы, которые давно растворились во времени. Вулли заполнил гипсом эти полости и восстановил форму утраченных инструментов. Тогда меня поразило, что он создал произведения искусства: можно сказать, что его восстановление артефакта из пустоты можно рассматривать как инсталляцию. Уже в наше время британский скульптор Рэйчел Уайтрид получила известность благодаря тому, что делает слепки архитектурных пространств и различных предметов интерьера.

Признать отсутствие не значит навязать форму чему-то неосязаемому – это значит всего лишь признать возможность его существования. Думаю, если иметь в виду эту трактовку концепции отсутствия, нас ожидают интересные результаты. В течение многих лет археологи, работающие на Ближнем Востоке, не могли понять, что означают многочисленные уединенные купальни и другие строения, найденные в пустынях Северной Африки. А где же жилые дома? Ответ – их никогда не было: эти купальни использовались кочевниками, после которых оставались лишь верблюжьи следы на песке. Их жилье было эфемерным – шатры и навесы, которые они забирали с собой или которые быстро исчезали в песке, потому что изготавливались из недолговечных материалов. Если с этой точки зрения рассматривать фотографии руин в пустыне, то станет ясно, что в свое время там просто-таки кипела жизнь.

Вокруг нас полно отсутствующих свидетельств нашего собственного существования.

Когда умерли мои родители и я унаследовала их дом, его уборка стала для меня процессом, полным эмоционального и археологического смысла. Каминная полка в гостиной за тридцать пять лет обросла фотографиями, бумажками, разной мелочью и коробочками со старыми пуговицами и монетами. Я думала, что бы увидел тут незнакомец – криминалист или археолог, – опираясь только на осязаемые свидетельства? Однако, разбирая коллекцию, я испытала много разных переживаний, связанных с ней, – что-то невидимое и неисчислимое, но неотделимое от этих предметов.

Ощущение было знакомым, и я вспомнила свои первые археологические находки. Это был скелет длинноногой охотничьей собаки, одного из тех «породистых псов для охоты», которых, если верить греческому историку Страбону, привозили в Рим из Британии. Я опустилась на колени в могиле двухтысячелетней давности, осторожно вынимая каждую крохотную косточку, и почувствовала присутствие чего-то невидимого. Я не могу это описать, но это было именно то незримое «свидетельство», которое, казалось, делало собаку почти живой.

Зависимость от предшествующего развития

ДЖОН МАКУОРТЕР

Лингвист, комментатор культурных новостей, старший научный сотрудник Манхэттенского института, лектор Департамента английской литературы и сравнительного литературоведения, Колумбийский университет; автор книги What Language Is (And What It Isn't and What It Could Be) («Что такое язык (а также чем он не является и чем мог бы быть)»)

В идеальном мире все бы вдруг одновременно поняли, что концепция зависимости от развития, хорошо знакомая политологам, намного лучше объясняет окружающий мир, чем кажется на первый взгляд. «Зависимость от предшествующего развития» означает, что то, что сегодня кажется вполне нормальным или даже неизбежным, когда-то было делом выбора, который в тех условиях имел смысл. Затем причина исчезла, но все осталось по-прежнему, потому что внешние факторы не способствовали пересмотру ситуации.

Примером может быть нелогичное расположение букв на клавиатуре. Почему бы не расположить буквы просто в алфавитном порядке или согласно частоте встречаемости, поместив самые частые под самыми сильными пальцами? Дело в том, что у первых машинок при слишком быстрой печати нередко заклинивало клавиши, поэтому изобретатель специально расположил «А» под мизинцем. Кроме того, первый ряд содержал все буквы для написания слова