Эстетика. О поэтах. Стихи и проза - [42]

Чтобы доказать правильность своей терминологии,

кн. Волконский должен бы был сначала опровергнуть эти

элементарные аксиомы, начиная с того, что слово «живописность

» происходит от слова «живопись», означающего

некоторое изобразительное искусство. Впрочем, если бы

даже правильность терминологии кн. Волконского и была

доказана, то это было бы совершенно бесполезно для его

положения о реальной живописности разных ужасных и

отвратительных явлений. Если бы живописность и была

свойством лишь действительных предметов, а не их изображений,

то отсюда не следовало бы, конечно, что всякий

действительный предмет живописен, а поэтому утверждаемая

нашим автором живописность действительного ада,

действительной чумы и действительного Торквемады всетаки

осталась бы висящим на воздухе парадоксом.

За этим несколько искусственным терминологическим

разногласием относительно живописности скрывается,

быть может, более серьезное разномыслие насчет отношения

красоты к действительности, или того смысла, в каком

можно и должно признавать реальную объективность прекрасного.

Но уважаемый мой противник понимает, конечно,

что нельзя разбирать этот принципиальный вопрос в

беглой заметке, так как правильное его решение предполагает

систематическую постановку по крайней мере двух

философских наук: метафизики и эстетики. Я надеюсь, что

он великодушно разрешит мне отложить дальнейшее рассмотрение

дела года на три или четыре. А пока позволю

себе кончить настоящую заметку заключительными словами

той моей рецензии на сочинение кн. С. М. Волконского,

которая подала повод к этому маленькому спору:

«Об этом, впрочем, стоило говорить только ввиду общего

высокого достоинства книги, заслуживающей полного внимания

и успеха. Мы надеемся очень скоро увидеть новое,

дополненное издание этих прекрасных очерков».

Три речи в память Достоевского

В.С.СОЛОВЬЕВ

ТРИ РЕЧИ В ПАМЯТЬ ДОСТОЕВСКОГО

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие Первая речь Вторая речь Третья речь Заметка в защиту Достоевского от обвинения в "новом" христианстве Примечания

[290]

ПРЕДИСЛОВИЕ

В трех речах о Достоевском я не занимаюсь ни его личной жизнью, ни литературной критикой его произведений. Я имею в виду только один вопрос: чему служил Достоевский, какая идея вдохновляла всю его деятельность? Остановиться на этом вопросе тем естественнее, что ни подробности частной жизни, ни художественные достоинства или недостатки его произведений не объясняют сами по себе того особенного влияния, которое он имел в последние годы своей жизни, и того чрезвычайного впечатления, которое произвела его смерть. С другой стороны, и те ожесточенные нападки, которым все еще подвергается память Достоевского, направлены никак не на эстетическую сторону его произведений, ибо все одинаково признают в нем первостепенный художественный талант, возвышающийся иногда до гениальности, хотя и не свободный от крупных недостатков. Но та идея, которой служил этот талант, для одних является истинной и благотворной, а другим представляется фальшивой и вредной. Окончательная оценка всей деятельности Достоевского зависит от того, как мы смотрим на одушевлявшую его идею, на то, во что он верил и что любил. "А любил он прежде всего живую человеческую душу во всем и везде, и верил он, что мы все {род Божий}, верил в бесконечную силу человеческой души, торжествующую над всяким внешним насилием и над всяким внутренним падением. Приняв в свою душу всю жизненную злобу, всю тяготу и черноту жизни и преодолев все это бесконечной силой любви, Достоевский во всех своих творениях возвещал эту победу. Изведав {божественную} силу в душе, пробивающуюся через всякую человеческую немощь, Достоевский пришел к познанию Бога и Богочеловека. {Действительность} Бога и Христа открылась ему во {внутренней} силе любви и всепрощения, и эту же всепрощающую [291] благодатную силу проповедовал он как основание и для внешнего осуществления на земле того царства правды, которого он жаждал и к которому стремился всю свою жизнь"*. Мне кажется, что па Достоевского нельзя смотреть как на обыкновенного романиста, как на талантливого и умного литератора. В нем было нечто большее, и это большее составляет его отличительную особенность и объясняет его действие на других. В подтверждение этого можно было бы привести очень много свидетельств. Ограничусь одним, достойным особого внимания. Вот что говорит гр. Л. Н. Толстой в письме к И. Н. Страхову: "Как бы я желал уметь сказать все, что я чувствую о Достоевском. Вы, описывая свое чувство, выразили часть моего. Я никогда не видал этого человека и никогда не имел прямых отношений с ним; и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый близкий, дорогой, нужный мне человек. И никогда мне в голову не приходило мериться с ним, никогда. Все, что он делал (хорошее, настоящее, что он делал), было такое, что чем больше он сделает, тем мне лучше. Искусство вызывает во мне зависть, ум - тоже, но дело сердца - только радость. Я его так и считал своим другом и иначе не думал, как то, что мы увидимся и что теперь только не пришлось, но что это мое. И вдруг читаю - умер. Опора какая-то отскочила от меня. Я растерялся, а потом стало ясно, как он мне был дорог, и я плакал и теперь плачу. На днях, до его смерти, я прочел "Униженные и оскорбленные" и умилялся" (2). А в другом, прежнем письме: "На днях я читал "Мертвый дом". Я много забыл, перечитал и не знаю лучше книги изо всей новой литературы, включая Пушкина. Не тон, а точка зрения удивительна: искренняя, естественная и христианская. Хорошая, назидательная книга. Я наслаждался вчера целый день, как давно не наслаждался. Если увидите Достоевского, скажите ему, что я его люблю"**. Те сердечные качества и та точка зрения, на которые указывает гр. Толстой, тесно связаны с той господствующей идеей, которую Достоевский носил в себе целую жизнь, хотя лишь под конец стал вполне овладевать ею. Уяснению этой идеи посвящены три мои речи. - --------------------------------------* Из слов. сказанных на могиле Достоевского 1 февраля 1881 г. (1) ** В I томе Собр[ания] соч[инений] Достоевского, приложения, стр. 69 и 67 (3).