Эстер Уотерс - [111]

Неожиданно старик Джон заявил, что ему надобно с кем-то повидаться: один приятель обещал снабдить его самыми последними сведениями относительно некой лошадки… Эстер, Сара и Джорнеймен втроем отправились разыскивать Уильяма. Вычурно одетые мужчины стояли на высоких табуретах вдоль ограды; у всех были огромные бутоньерки в петлицах, большие полевые бинокли через плечо и сумки; над каждым на куске белого полотна, натянутого между двух вбитых в землю шестов, красовалась соответствующая надпись крупными золотыми буквами. Сара принялась читать надписи вслух: «Джек Хупер, Мэрилебон. Все ставки оплачиваются». «Том Вуд, владелец знаменитого боксерского клуба в Эпсоме». «Джеймс Уэбстер, комиссионер, Лондон»… Все букмекеры громко выкрикивали ставки, стоя на своих возвышениях, и потряхивали полными монет сумками, чтобы привлечь к себе внимание клиентов.

— Чем могу вам услужить сегодня, сэр? — наперебой кричали они, заприметив брошенный в их сторону взгляд какого-нибудь хорошо одетого господина. — На дерби, на дерби, играйте на дерби… Поставьте и выиграете, возьмете приз, либо второе-третье место… Семь к одному, минус два-три процента, семь к одному, минус два-три, старая фирма, старая фирма… — Словно перезвон колоколов, и каждый старался быть голосистее другого.

У подножия холма в защищенной от ветра ложбине кто-то уже раскинул просторную удобную палатку. Джорнеймен сказал, что это палатка вест-эндских евангелистов. Он считал, что проповедник вполне может удовольствоваться своим собственным обществом, и они задержались у фургона с бочками уотерфордского эля. Одну бочку уже сняли с фургона и установили на маленьком столике, и все алчущие разбирали кружки с пивом. Вокруг были разбросаны небольшие парусиновые навесы, и оттуда то и дело доносилось:

— Прохладитесь, прохладитесь!..

Солнце уже поднималось к зениту, и последние ватные клочки облаков уплывали вдаль. На жаркой синеве неба отчетливо выделялась большая трибуна — вся в черных точках, словно потолок в мухах. Под беспощадными лучами солнца в неподвижности застыли палатки, кареты, таратайки, импровизированные подмостки, рекламы букмекеров. Даль тонула в знойном мареве. А в долине, на всем пространстве квадратной мили реяли флаги и полотнища реклам и колыхалась толпа — кто распивал пиво, кто покуривал трубку, кто метал биты в «Тетушку Салли», кто кружился на деревянном коне в карусели. И через эту орущую, потную толпу продирались Эстер, Сара и Джорнеймен в тщетных поисках Уильяма. В толчее невозможно было даже понять, спускаются они с холма или взбираются на него, и лишь усталость в ногах могла дать на это ответ. Наконец Сара заявила, что с нее хватит, больше она не ступит ни шагу, и лишь с большим трудом удалось уговорить ее пройти еще немного. Но вот Джорнеймен увидел знакомые широкие плечи.

— Вот и вы! Чем могу вам служить, уважаемые дамы? Десять к одному, минус три-четыре процента. Подходит вам?

— Корзинка с закуской подошла бы нам куда больше, — сказала Сара.

Подбежал какой-то малый, позвякивая двумя монетами по полкроны.

— Какая ставка на фаворита?

— Два к одному! — крикнул Уильям. Две полкроны исчезли в его сумке, и, ободренный, он начал выкрикивать еще громче: — Старая фирма, старая фирма, не забывайте старую фирму! — Широкая, веселая улыбка играла на его лице — эта улыбка всегда привлекала к нему немало клиентов. — Ставьте в дерби, ставьте в дерби!

Люди всех возрастов и всех сословий устремлялись к Уильяму, чтобы сделать свои ставки, и дело шло бойко; он не мог даже присоединиться к женщинам, хлопотавшим возле корзины с закуской; они с Тедди будут весьма признательны, заявил он, если им принесут выпить, и чем больше, тем лучше.

— Имбирного пива с каплей виски, пожалуй, будет в самый раз, верно, Тедди?

— Верно, хозяин, по мне, так лучше не надо… А на Ежевику-то мы уже столько ставок набрали, что можно, думается, и спустить очко.

— Ладно, Тедди… А может, дамы соорудят нам два-три добрых сандвича?.. Ты, верно, осилишь два-три сандвича, Тедди?

— Думается, осилю, хозяин.

В корзине сыскался отличный кусок ростбифа, и Эстер приготовила мужчинам хорошие сандвичи, не пожалев на хлеб масла и на мясо горчицы. Когда она принесла сандвичи, Уильям наклонился и шепнул ей на ухо:

— Ты моя голубка! Ни у кого на свете нет такой женушки!

Эстер покраснела от удовольствия и рассмеялась, и если оставалась в ее сердце хоть капля горечи за все причиненные ей страдания, то в эту минуту она растаяла бесследно. Впервые она всем сердцем почувствовала — это ее муж, впервые полностью ощутила то душевное слияние, в котором и заключен смысл брачного союза, и поняла: этому человеку она будет предана до конца дней своих.

Джорнеймен, у которого никак не налаживалась беседа с Сарой, закусив, отправился по своим делам, — у него-де назначено свидание с приятелями в «Кольце Бернарда», — и все почувствовали облегчение, когда он ушел. Саре было о чем порассказать, и Эстер, слушая повествования о незавершившихся браком помолвках, перекладывала время от времени зонтик с плеча на плечо, чтобы не терять из виду высокой, худой фигуры своего муженька. А он выкрикивал ставки, заявляя о своей готовности принять ставку на любую лошадь, и раздавал билетики направо и налево всем толпившимся вокруг него игрокам, без различия. А у каждого были свои суеверия, свои причуды: один верил в приметы, другой полагался на советы знатоков, третий — на таланты или везение своего излюбленного жокея. Сара продолжала трещать, рассказывая о хозяевах, у которых ей довелось работать. Ее здорово клонило ко сну, но она боялась, что это будет выглядеть неприлично. Ее колебания закончились тем, что она примолкла, и приятельницы почти мгновенно задремали под спасительной тенью своих зонтиков. Эта дремота на свежем воздухе была хрупкой и прозрачной, как стекло, и сквозь нее, как сквозь стекло, просачивалось то многоцветное, многоголосое, что именовалось скачками.