Эстафета поколений - [9]

— Посмотрите на него, он боится, — президент покачал головой, — боится, что больше ничего такого не получится. А мы теперь ломаем головы, что нам делать с тем, что уже получилось… Итак, слушаю ваши окончательные предложения, коллеги.

— Рассматривать случившееся как эксперимент, — буркнул профессор Норберт.

— Передать все на решение Высшего совета народов, — твердо сказал профессор Усам. — В прошлом это преступник, он и у нас совершил преступление, едва профессор Норберт разморозил его. Надо передать его органам справедливости. Пусть они и решают, что он заслужил.

— Это ужасно, — произнес профессор Норберт, — и это говорит ученый двадцать первого века.

— Да, потому что не хочу, чтобы бациллы преступности снова распространялись в нашем обществе. Человек все еще слаб… А такое весьма заразно. Мы почти покончили с преступностью не затем, чтобы все начинать сначала.

— В таком случае я настаиваю, чтобы решениз было обсуждено на Большом совете Академии, — сказал профессор Норберт. Пусть выскажут свое мнение ученые всей планеты.

— Всемирная Академия не компетентна, когда речь идет о преступлении, — возразил Усам.

— Повторяю, речь должна идти прежде всего об эксперименте, небывалом эксперименте огромного значения.

— Но вы забываете об Элине. Она даже не сотрудник Академии холода. Она — жертва преступника.

— Для науки люди шли и не на такие жертвы.

— Нет, с вами, профессор Норберт, невозможно спорить. Вы просто фанатик!

— А вы формалист, сухарь; вы лишены элементарных качеств настоящего ученого.

— Коллеги, коллеги, — заволновался президент. — Успокойтесь. Сохраняйте необходимую всем нам объективность суждений.

Наступило напряженное молчание.

— Может быть, действительно поговорить с Элиной, — заметил наконец президент, словно рассуждая сам с собой.

— Зачем? — взорвался профессор Норберт.

Профессор Усам пожал плечами и отвернулся. Этот жест мог означать и одобрение и порицание.

В кабинете снова воцарилась тишина. Такая тишина, что стал слышен еле различимый напев кондиционера, напоминающий, что за окнами лето.

— Хорошо, — со вздохом сказал президент. — Я предлагаю поступить следующим образом…

Он не успел объяснить, как следует поступить, потому что вспыхнул световой сигнал на настольном экране и голос невидимого секретаря произнес:

— Прошу извинить, но к вам обращаются из службы Публичной информации. Говорят, что-то важное и срочное. За последние полчаса обращались уже несколько раз. Вы разрешите?

— Да, — сказал президент.

Тотчас осветился большой переговорный экран, занимавший одну из стен кабинета. Откуда-то из самой его глубины выбежала женская фигура в очень коротком ярком платье. Она стремительно приблизилась, и профессор Норберт узнал Элину. Ее лицо в пышном ореоле золотистых волос выглядело спокойным, но грудь высоко поднималась, а глаза блестели ярче, чем обычно. Казалось, она соскочит сейчас на мягкий ковер, которым устлан был пол кабинета, но она резко остановилась в раме экрана, не отрывая взгляда от сидящего за столом президента.

— Простите меня за вторжение, — начала она. Тут голос ее прервался и она глубоко вздохнула. — Я… мне сказали, что сейчас решается судьба Тома Джонсона. Так вот я хочу вам сказать: мы только что говорили с ним и решили, — она на мгновение опустила глаза, — решили, что будем вместе… Вообще вместе… Вы поняли?.. Я беру на себя всю заботу о нем, пока он не привыкнет к новому для него миру… Вы меня поняли?..

— Конечно, — медленно заговорил президент. — Но я не знаю, как на это посмотрит профессор Норберт. Ведь Томас Джонсон, как бы это точнее выразить, его пациент и подопечный — центральная фигура весьма важного эксперимента, столь успешно проводимого профессором Норбертом…

— При чем тут Норберт, — возмутилась Элина. — Разве Том пленник Норберта? Или морская свинка? Ну Норберт оживил его. Очень хорошо, спасибо ему за это… Но теперь каждому пора идти своим путем… Норберт пусть возвращается к своим замороженным саркофагам, а Том…

— Возмутительно! — произнес профессор Норберт.

— Ах, вы здесь, профессор, — не растерялась Элина. Очень хорошо. Пожалуйста, не думайте, что я хотела вас обидеть. Вы же знаете, что Том совершенно здоров, и чем скорее он покинет клинику и окунется в нормальную жизнь, тем будет лучше для него и… всех нас.

— Возмутительно! — повторил профессор Норберт, все еще не веря своим ушам.

— В общем, мы хотели бы уехать еще сегодня, — закончила Элина.

— Куда? — поинтересовался президент.

— Сначала в какой-нибудь тихий уголок… В Полинезию или на Багамские острова, а потом посмотрим. Если профессора Норберта интересует дальнейшая судьба Тома, я буду держать его в курсе дел…

— Нет, это просто… — Профессор Норберт попытался подыскать какое-нибудь крепкое слово, чтобы выразить возмущение, обуревавшее его, но не мог вспомнить ничего подходящего. Кто в этом случае может распоряжаться, планировать, решать, я или…

— Мне кажется, в этом случае мое решение и желание тоже что-нибудь да значат, профессор, — отчеканила с экрана Элина.

Профессор Норберт потер переносицу и отвел глаза, стараясь избежать спокойного и твердого взгляда молодой женщины.