Есть время жить - [42]

Король всегда гордился своим аналитическим умом. Скорее всего, не родись он королем, из него получился бы неплохой ученый, возможно, военный аналитик – повоевать Торк любил. А вот король из него был довольно посредственный – слишком легко Торк попадал под чужое влияние. Однако сейчас он хорошо понимал, что осталось ему немного, равно как и то, что после его смерти Руалию ждут тяжелые времена.

Он ведь не оставил ни одного законного наследника. Бастарды – те да, бегают, он втихаря за ними приглядывал… Увы, все они еще дети, и они сейчас обречены. Торк прекрасно понимал, что как только он умрет, а может, и раньше, начнется борьба за власть. Слишком много в государстве сановников с высоким положением и собственными, подчиненными только им вооруженными силами. Раньше это помогало – увлеченно грызшиеся между собой сановники боролись не с королем, желая отхватить еще больше власти, а между собой, за место при короле. Пожалуй, единственными, кто стоял выше этого, были главный воевода и казначей, лютые враги, тем не менее всегда приходящие на помощь друг другу, если разговор заходил об ограничении их власти или у них появлялись иные общие интересы. Но главный воевода погиб вместе со всем штабом в том, последнем сражении, когда де'Карри уничтожил почти всю армейскую верхушку, а оставшегося без поддержки казначея король приказал казнить в тот же день. Воспользовался моментом… Как сообщили из столицы, приговор был приведен в исполнение незамедлительно. Может, и зря – если бы казначей смог взять власть, то страна бы сохранилась. Лучше уж такой король, чем никакой. И уж тем более чем куча претендентов, борющихся за власть и разрывающих страну на части. Торк все-таки был человеком долга и, несмотря ни на что, не хотел, чтобы созданная его предками страна исчезла, развалилась на части и была поглощена соседями. В том же, что так и будет, он не сомневался – та же Багванна, воспользовавшись моментом, постарается покрыть убытки от войны за счет приращения территории… А еще Торку было жаль своих детей, пусть и бастардов. Их вырежут первыми, сомневаться в этом было бы наивно – он бы и сам на месте узурпаторов так поступил.

Вряд ли королю стало бы легче, узнай он, что умирает на три дня раньше срока рассчитанного Корбином. Как это бывает часто, вмешалась случайность, подвело безразличие к гигиене – занимался с бумагами, потом сел перекусить, не помыв рук… Концентрация попавшего в желудок яда оказалась ничтожной, но она подстегнула процесс. Конечно, результат все равно остался бы прежним, но у короля было бы еще время что-то предпринять… Увы, эти дни он отнял у себя сам, и если для де'Карри такое положение вещей было абсолютно непринципиальным, то Торку – совсем даже наоборот.

Однако надо было действовать – даже в таком состоянии король должен оставался королем. Бескровные губы шевельнулись и изо рта вырвался слабый хрип. Подскочил маг, сотворил заклинание, и король, хоть и с трудом, смог выдавить из себя свой последний приказ:

– Принесите бумагу и перо. И обеспечьте моей руке хотя бы час подвижности…

Герцог Батеран Санторский

Влип. Этим коротким словом можно было охарактеризовать ситуацию, в которую попал герцог, полноценно и емко. Именно влип, причем исключительно по собственной глупости, хотя признаться в этом даже самому себе было трудно и неприятно.

Когда герцогу пришла в голову идея предать короля и договориться с руалийцами, она показалась ему гениальной. Конечно, пришлось бы отдать им половину страны, но у герцога была еще одна "гениальная" идея, как вернуть потери обратно. Увы, до этой идеи дело так и не дошло – вместо быстрого разгрома армии Багванны получилась бойня и куча трупов, причем в основном со стороны руалийцев. Король Багванны уцелел и, как сообщили Батерану его шпионы в столице (были у него там верные люди, владеющие магией и умеющие общаться на расстоянии), уже объявил герцога вне закона. Даже то, что герцог был двоюродным дядей короля, его не спасло – предательство не прощается, и Дидер поступил так, как поступил бы любой правитель на его месте. Хоть и дурачок, но от этого не легче, а скорее наоборот – такие не прощают.

А тут еще де'Карри выжил. Нет, ну навалял руалийцам по самое не балуйся, намял им, что называется, бока, громыхнул так, что за сотню лиг слышно было – так чего тебе, гад, еще надо? Уйди со сцены в блеске славы и не мешай серьезным людям работать, так нет же – и выжил, и ушел спокойно, хрен кто его остановить посмел. Теперь претензии герцога Санторского на престол смотрелись, мягко говоря, довольно убого – если от короля можно и отбиться и, если повезет, самого короля с престола попросить, особенно с поддержкой руалийской армии, то проклятый граф не угомонится, пока, по старинному обычаю, не выставит насаженную на пику голову мятежного герцога со стены собственного замка. И для него, сволочи, нет принципиальной разницы, какими мотивами руководствовался герцог. Больше того, для него нет никакой разницы, будет ли к моменту их очной встречи существовать эта проклятая страна, или нет – наверняка ведь объявил уже вендетту, а к ней он относится с небывалым пиететом. А значит, найдет и убьет, даже если герцог к тому моменту станет королем. И повезет еще, если мучаться придется недолго – по слухам, те, кто когда-либо перешел дорогу графу де'Карри, умирали порой по нескольку недель. Возможно, конечно, это просто слухи, но уж больно похожие на правду – де'Карри всегда считал, что сделанный из одного мерзавца показательный пример не даст ступить на скользкую дорожку тысяче колеблющихся. Так что боялся за свою жизнь герцог всерьез, и это была одна из причин того, что он форсировал события и явился в лагерь руалийцев.