Есть о чем вспомнить - [7]
Тимофеевна молчала, она не знала городских слов и боялась опростоволоситься перед невесткой.
— Так, — Демьян, наконец, опорожнил свой стаканчик, степенно закусил. — А какие планы насчет совместной жизни строите? — опять спросил он и строго глянул на Тимофеевну: вот, мол, как я — не ала-бала кое-как, а в самую точку их!
— Планы? — Павел хитро прищурился. — Жить, работать, учиться.
Они с Томкой счастливо засмеялись.
— Погоди ты с планами, — махнула рукой Тимофеевна. — Успеем еще про планы-то… Пущай поедят.
Поели. Невестка Томка переоделась, накинула на себя пестренький халатик и стала ловко собирать со стола посуду. Тимофеевна было замахала руками, но Томка и слушать не стала.
— Мне не привыкать, Татьяна Тимофеевна, — сказала она, перемывая тарелки.
— Мать приучила к труду-то, молодец, — похвалила Тимофеевна.
— А у меня нет матери и отца нет. Я в детдоме выросла, — просто сообщила Томка.
— Ой, боже мой! — у Тимофеевны выпало из рук полотенце. — Как же это так?
— А так, — Томка невесело засмеялась, — подкинули, говорят, меня, и адрес забыли оставить… Да ничего, мне всю жизнь хорошие люди попадаются. Везет мне на хороших людей! Павлушу вашего встретила… Спасибо вам за него.
У Тимофеевны дрогнуло сердце.
— Голубка ты моя, — прошептала она.
Томка обернулась, глянула на свекровь потемневшими от острой нежности глазами и ткнулась Тимофеевне в грудь.
Свекровь гладила ее по-девичьи узкие плечи, целовала в теплый затылок. Обе долго и беззвучно плакали. Пришел Демьян — поговорили с сыном наедине. По-новому, тепло, глянул на невестку.
— Чего рассопливились-то? Развели сыр-бор… Айда-ка, Тамара, я тебе свои причиндалы покажу. Садись!
Дед воевал и воевал хорошо. В большой картонной коробке хранились его ордена и медали, ветхие, пожелтевшие от времени благодарности. Показывал он их в исключительных случаях. Только тем, кто приходился ему по душе.
Тимофеевна утерлась от слез, вздохнула и пошла доставать награды мужа, заодно извлекла из железного сундука толстый альбом с фотографиями. Сели все за стол. Демьян не любил суетиться при осмотре дорогих ему вещей. Павел знал это и мигнул жене — сиди спокойно и слушай. Демьян откашлялся и повел обстоятельный рассказ, иллюстрируя его наградами и фотографиями. Невестка Томка, широко распахнув глаза, слушала живо и внимательно. Тимофеевна незаметно обняла ее за плечи, так и сидела, ласково глядя то на Павла, то на его жену.
— А вот глянь, Павка наш мальчонкой был, — Демьян протянул невестке фотографию с потрепанными уголками. С нее смотрел парнишечка лет двух-трех: одна штанина закатана, рубашонка не застегнута, что-то зажато в кулачках, любопытные глазенки так и светятся.
— Ой ты, мой мальчишечка, — Томка устыдилась своих громко сказанных чувствительных слов, прижала карточку к груди и опустила запылавшее лицо.
Павел привстал, нагнулся к жене и поцеловал ее прямо в губы. Дед довольно гыкнул. Тимофеевна к чему-то перекрестилась. Всем стало немножко неловко и вместе с тем тепло.
К вечеру молодые пошли погулять. Демьян сидел на крыльце и курил. Тимофеевна тут же на улице стирала в тазике кое-что по мелочи. Демьян долго смотрел на ее быстро снующие руки.
— Слышь, мать, — вдруг заговорил он. — Ты нашу первую ночь помнишь?
— К чему эт ты?
— Да так. Смотрю вот на молодых…
— Ты лучше б завтра к председателю сходил, можа шиферу выпишет. Пока погода, да Павка тута — стайку бы перекрыли.
Демьян вздохнул и сказал не то с сожалением, не то с важностью:
— Серая ты женщина.
Тимофеевна обиделась.
— Вот и брал бы Клавку-то, она чернявая… А то разглядел через пятьдесят лет… Серая стала…
— Дура, — опять вздохнул Демьян.
— Эк тебя понесло, — удивилась Тимофеевна. — Быз напал.
— Пойду лягу, — Демьян поднялся. — Чего-то ломает всего.
— Не заболел ли?
— Хрен его знает… Ты слышь, мать, подсобери молодым, подушки там, того-сего, перину отдай им.
— Без тебя знамо.
Молодым уступили кровать в горнице. Сами устроились в первой половине избы на старом скрипучем диване. До полуночи из горницы доносился счастливый смех невестки Томки. Она что-то жарко и долго шептала Павлу и сама поминутно смеялась.
Демьян ворочался, не мог заснуть. «Определенный пустосмех, — думал он про невестку, сам улыбаясь, не зная чему, — легко живет человек».
В горнице затихли. «Целуются, — думал Демьян, зарываясь в подушку. — Эх ты, ядрена вошь», — он с тоской вздохнул. Что-то далекое, полузабытое, светлое тронуло за душу. Он ласково и даже стыдливо погладил плечо жены, не слышно шепнул, просто так, для себя: «Танюха!»
— Не дрыгайся, — сонно пробормотала Тимофеевна. — Разгонишь сон-то.
Демьян повернулся на бок, зажмурился. Сон не шел. «Язви тебя в душу-то!» — выругался он в темноту. В ушах, стоял смех невестки Томки. Что-то теплое, умильное сладко душило, щипало глаза и душу, томило, волновало.
— Тьфу ты, сатана муровая! — плюнул Демьян в темноту. — Разбередила все… Легко живет человек…
ЕСТЬ О ЧЕМ ВСПОМНИТЬ
Моему отцу, Демьяну Степановичу Тюрину, участнику гражданской войны посвящаю
На старых, десятками лет битых дождем бревнах, наваленных у плетня, низенькой, аккуратно выбеленной избенки сидели и мирно беседовали Андрей Антипович Красильников, хозяин избы, и Самсон Петрович Выбойщиков. Андрей Антипович послюнил клочок газеты, свернул длинными с крупными желтыми ногтями пальцами цигарку и продолжил:
