Есть о чем вспомнить - [24]

Абсатаров снял фуражку, вытер выступивший пот. Друзья Максима вежливо и растерянно посмеялись. Максим сел, зло кусая губы и дергая траву.

— А ты как думал? — торжествующе спросил председатель у участкового. Затем аккуратно надел пиджак и, довольно покряхтывая, пошел к сельсовету.

— Что же мне с арестованным делать? — спросил Абсатаров.

— Пускай его на все четыре, — махнул Андрей Андреевич, не оглядываясь.

Абсатаров, погрозив кулаком парням, поправил пустую кобуру и пошел в отделение милиции.

— Расходись, кина не будет, — криво усмехнулся Максим с травы, блеснув влажными глазами.

Неделю посрамленный Максим Жолобов не выходил из дома. Неделю караулил его Венька Порохин с распухшим синим носом. Наконец, Максим появился на улице, мрачный и злой. Путь ему преградил невесть откуда появившийся Венька Порохин.

— Проси прощения у Люськи, — твердо заявил он, прикрывая нос рукой.

— Держишься? — Максим смерил Веньку уничтожающим взглядом и кивнул на нос.

— Держусь, — с вызовом ответил тот.

— Вот и держись, — посоветовал Максим и пошел дальше.

— Веня, не надо, ну его! — Люська уцепилась за шагнувшего было вперед Веньку.

Максим пришел в сельсовет. Председатель сидел за своим столом и с остервенением натирал ладонями шариковый стержень.

— Язвило бы их, — ругался он себе под нос. — Понаделают холерину какую-то и не распишешься даже… То ли дело раньше ручки были, знай в чернилку макай да шпарь…

— Засох, — определил Максим.

— Кто засох? — полюбопытствовал Андрей Андреевич, не удивившись, как будто Максим стоял у него в конторе, как и его обшарпанный стол, лет двадцать, а может, и все тридцать.

— Стержень, говорю, засох.

— А-а…

Председатель толкнул стержень в ручку и чиркнул по календарному листку.

— Чиркает вроде…

— Дядя Андрей, покажи приемчик, — тихо попросил Максим, оглянувшись на дверь.

— Это какой приемчик? — удивился председатель.

— Ну какой, — усмехнулся парень. — Как вы меня тогда.

— Никаких приемчиков не знаем, — отперся председатель. — Вот холера, опять бумагу рвет.

— Дядя Андрей, ну покажи прием?

— Ты дурака тут не валяй, — разозлился председатель. — Сколько дней на работу не ходишь?

— У меня отгулы, — тоже рассердился парень. — Законные, между прочим. Я перед посевной из мастерской не вылазил.

— Ну и отгуливай, гуляй отсюда, — Андрей Андреевич швырнул стержень в мусорную корзину. — Гитаристы, понимаешь ли… Отирается тут.

Максим хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка.

Вечером, когда стемнело, он пошел к председателю домой. Путь ему преградил Венька Порохин. Чуть поодаль стояла Люська. В сумерках белело ее платьице.

— Проси у Люськи прощения, — процедил Венька через вспухшую губу.

— Чего? — удивился Максим, опешивший от неожиданности.

— Проси у Люськи прощения, — повторил Венька.

Его девичьи щеки горели даже в темноте, а лоб был белый от напряжения.

— Да пошел ты от меня, — ругнулся Максим.

— Проси, сказано, прощения, — твердил Венька, сжимая кулаки.

— Уйди лучше, Венька, не прыгай, а то опять в больницу на «Жигулях» покатишь…

— Ну! — двинулся на него Венька.

— Веня! — крикнула Люська и встала между ними.

— Проси прощения, — повторил Венька, отодвигая Люську в сторону.

Они оба исподлобья смотрели на Максима: Венька — упрямо, воинственно, Люська — настороженно, со страхом за своего друга. Глаза их мерцали в сумерках одинаковым непримиримым блеском, и, вообще, они, оказывается, походили друг на друга. Максиму стало почему-то не по себе, он отступил шаг назад.

— Чего это вы? — усмехнулся он. — Любите на здоровье, мне-то…

Люська вздохнула:

— Пойдем, Веня, ну его!

И они, понурые, пошли.

— Эй, вы, — окликнул вдруг Максим.

Догнал их и нехотя выдавил:

— Ляпнул я тогда… не подумавши. Прости, Люська… Другой бы внимания не обратил, а ты сразу в морду, — примиряюще сказал он Веньке.

— Думать надо, прежде чем ляпать, — не сдавался тот.

Люська легко вздохнула. Помолчали. Максим обшарил глазами небо и заметил:

— Сегодня опять спутник запустили… Весь земной шар ими опоясан.

— Да что ты? — вроде бы удивилась Люська.

— Ага, — ответил Максим. И они разошлись в разные стороны.

На крыльце председательского дома сидела Надя и расчесывала кончик короткой косы, задумчиво глядя в темноту сада. В доме горел свет.

— Привет, — поздоровался Максим и облокотился на перила.

— Привет, — Надя встрепенулась и удивленно уставилась на парня круглыми глазами. — А-а-а! Герой нашего времени! — опомнившись, язвительно прошипела она и, задрав аккуратно причесанную головку, встала.

— Позови отца, — попросил Максим.

Надя, дернув узким плечиком, надменно пошла в дом.

— Я в вашем возрасте, между прочим, был поскромнее, — успел заметить ей Максим.

Андрей Андреевич вышел на крыльцо, сел на ступеньку и закурил.

— Когда на работу думаешь выходить? — строго спросил он.

— Завтра.

— Чего пришел?

— Дядя Андрей, покажи прием!

— Вот привязался… Что я тебе, чемпион по дзю-до? Иди в секцию к Мишке (Мишка руководил секцией борьбы при Доме культуры) да борись.

— Мишку я и сам только так делаю, — махнул рукой Максим.

— Это по носу-то? — серьезно спросил Андрей Андреевич.

— Да ладно вам…

Когда Надя осторожно, с замиранием сердца, вышла из дома, отца и Максима на крыльце не было. Из-за куста сирени, растущего за домом, раздавались кряхтенье, шипенье, сопенье.