Есть о чем вспомнить - [17]
…Прошло с тех пор много лет. Но сегодня он явственно представил себе мать, упавшую от удара отца у соседнего плетня. И стало ему страшно за нее, хрупкую, беззащитную. С жестокой ясностью он пришел к мысли, что то, что свершилось в тот день, не могло не свершиться. Только, может, это был не лучший вариант его бунта, однако тогда и не мог знать другие.
Эти мысли Егора не успокаивали, вина перед матерью рвала душу. Долгие годы скитаний — в Сибири и на Севере — оказывается, не притупили жалости и любви к матери, которая была, и это он только сейчас понял, единственным родным ему человеком.
— Вставай, Егор, — услышал Волк голос над собой. — Вставай, пойдем, — Николай Седов помог подняться, взял рюкзак.
— Куда пойдем? — спросил Егор.
— Ко мне. Таня пирогов напекла. Закусишь, — Николай кивнул на бутылку и пнул ее подальше от могилы.
После жаркой бани Егору стало легче, мягкий, пахнувший лесом веник выхлестал из него хмель.
Они сидели за столом, в чистой горнице, на столе дымился горячий борщ, вкусно пахли грибные пироги. В комнату то и дело заглядывали любопытные детские головки.
— Ваши? — спросил Егор.
— Наши, — виновато улыбнулась Татьяна.
— Ты ешь давай, — кивнул Николай на пироги.
— Как мать жила? — тихо спросил Егор.
— Ничего жила, хорошо. На ферме работала, — Татьяна вытерла рукой заблестевшие слезы. — Письма твои нам приносила…
Николай недовольно посмотрел на жену.
— Она и детишек нам вынянчила, — быстро заговорила Татьяна, отмахнувшись от мужа. — Они к ней, как к родной, привыкли…
Егор отодвинул тарелку.
— Что думаешь делать-то? — спросил Николай.
Егор достал из пачки папиросу, закурил и опустил голову.
— Не знаю… Кем я только в своей жизни ни работал — золото искал, уголь рубил, по морям-океанам на рыболовных судах плавал. А ни к какому берегу так и не пристал…
— Мы не знали, куда писать-то тебе о матери, — Татьяна, перебирала бахрому скатерти. — По старому адресу телеграмму дали, ответ пришел, что нет тебя там. Как надумал приехать? Почувствовал, что ли?
— Не знаю… Потянуло что-то…
— Иди, отдыхай, — Николай хлопнул Егора по плечу. — А то у нас ложись.
— Нет, пойду.
…Он открыл свою избу и, заходя в сени, ударился головой о косяк. В комнате было прибрано, но убого, ветхо и неуютно. Егор сел на материну кровать, огляделся. Все так же, как много лет назад. Родной дом не вызвал никакого чувства, кроме воспоминаний о безрадостном, нелюдимом детстве и острой жалости к матери.
Он лег, не раздеваясь, закрыл глаза. Так и лежал со своими неясными мучительными думами.
…Гулкий, тревожный набат поднял спящее село. Люди бежали на высокое пламя, охватившее избушку Волков. Громыхали на телегах бочки с водой, брякали ведра.
У пожарища, широко расставив ноги, стоял Егор. Веселое пламя маленькими точками отражалось в его суровых глазах. Люди в нерешительности остановились.
— Чего ждете-то? — раздался чей-то испуганный голос. — Сгорит ведь!
— Черт с ним, — спокойно ответил Николай Седов. — Труха одна…
— Здорово, Егор,- — из толпы к Волку подошел пожилой безрукий мужчина с густыми, но седыми кудрями. — А я тебя сначала не признал.
— Здравствуй, Петрович, — Егор неловко пожал протянутую руку.
— Ты домой совсем или как? — вдруг спросил председатель.
— Не знаю… — пламя жарко обдало людей, Егор отступил: — Нужен ли я вам? — усмехнулся он.
— А это мы посмотрим, — сказал Петрович.
Егор сел на чурбак и зажал голову руками.
БЕШЕНАЯ
Механик Федор Сироткин возвращался вечером с работы домой и встретил по дороге Веру Хомутинникову, свою бывшую одноклассницу и даже в некотором роде первую любовь. Она несла с речки два ведра воды.
— Мужа надо заставлять воду носить, — пошутил он.
— А ты помоги! — Вера заглянула ему в глаза и, передавая ведра, рассмеялась: — Я мужа берегу, боюсь, надорвется!
— Повезло твоему Володьке, — в тон ей сказал Федор. — Меня моя Улька не жалеет…
В это время прямо на них вывернула из магазина Улька.
— А вот она, легка на помине, — громко сказал Федор, смутившись от такой встречи.
— Здравствуй, Уля, эксплуатирую твоего мужа, — попыталась пошутить Вера, зная характер Федоровой жены.
Та прошла, не удостоив их вниманием, высокомерная и оскорбленная.
— Ну вот, помог, называется, на свою шею, — вздохнула Вера. — Давай сюда ведра.
— Да донесу, чепуха, — натянуто засмеялся Федор. — Ревности какие-то…
— А что, ко мне уж и приревновать нельзя? — игриво спросила Вера.
— Приревновать и к столбу можно, — не понял ее Федор.
Улька сидела на табуретке, сжав губы и скрестив на груди руки.
— Баньку изволите топить? — ядовито встретила она мужа. — Бельишко, может, вам собрать?
— Брось, Улька, — вяло отмахнулся Федор, стягивая рабочую гимнастерку. — Постирай вот лучше, пока ветерок — обсохнет.
— Постирай тебе! — взвизгнула Улька. — Пускай стирают те, кто воду на тебе возит!
— Дура ты!
— Бабник!
— Не наводи на скандал, Улька, — попытался успокоить ее Федор. — Не раздувай. Что я такого сделал-то? Воду женщине помог поднести…
— Воду он помог поднести? Женщине? Какой женщине? Телке этой? Да на ней цистерны надо возить!
— Чего ты ее-то цепляешь? — сказал Федор и тут же пожалел.
Зеленые Улькины глаза вспыхнули яростным огнем, густой румянец покрыл щеки.
