Есть много способов убить поэта - [6]

Я взял листок.

В нашей семье память о Гумилеве хранилась свято всегда, но в тот момент я почувствовал, что получаю наследство. И понял, что отца больше не увижу...

Так и случилось. Он умер в тот же день.

Имя Гумилева - как судьба нашей семьи. После смерти отца моя мама Вера Константиновна Лукницкая продолжила его дело. Как уже говорилось, в 1968 году отец обратился к Прокурору СССР с заявлением о реабилитации Гумилева, и Первый заместитель Генерального прокурора М.Маляров, не показав отцу "дело Гумилева", сказал, что если Гумилев и может быть реабилитирован, то только после того, как Союз писателей СССР обратится с ходатайством в ЦК КПСС и Прокуратура получит от ЦК указание, вопрос может решиться.

Союз писателей не захотел. В.Сырокомский уже заказал к тому времени статью Лукницкому о жизни и творчестве Николая Гумилева для "Литературной газеты". Но, узнав о реакции Союза писателей, Сырокомский пошел на попятную: - время, мол, не то пришло. Про "не то время" идейно политический первый заместитель главного редактора газеты - не мог не знать. 1968 год - травля Солженицына, Твардовского.

Моей целью стало завершить идею отца, владевшую им до конца его жизни. Вот предсмертная запись отца из его дневника:

"Температура 35.5, пульс 40 ударов, два медленных, очень сильных, за ними мелкие, едва уловимые, такие, что кажется, вот замрут совсем... давление продолжает падать, дышать трудно. Жизнь, кажется, висит на волоске. А если так, то вот и конец моим неосуществленным мечтам... Гумилев, который нужен русской, советской культуре; Ахматова, о которой только я могу написать правду благородной женщины-патриотки и прекрасного поэта... А сколько можно почерпнуть для этого в моих дневниках! Ведь целый шкаф стоит. Правду! Только правду! Боже мой! Передать сокровища политиканам, которые не понимают всего вклада в нашу культуру, который я должен бы внести, преступление. Все мои друзья перемерли или мне изменили, дойдя до постов и полного равнодушия... Вчера душевная беседа с милым Сережей. Он все понимает, умница, и слушал меня очень внимательно... Он мой надежнейший друг...Он все понимает, и никогда, ничего, никому не простит".

ИДЕЯ

Чтобы добраться до правды, мне понадобились 21 год и четыре места службы (Прокуратура Союза ССР, МВД СССР, Советский фонд культуры, Союз юристов СССР).

Работая в Прокуратуре СССР, я встретился в 1982 году с Г.А.Тереховым, который рассказал мне несколько историй нелицеприятного поведения Малярова. В бытность Малярова Терехов был начальником отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР.

У Терехова я не ассоциировался с Лукницким-старшим, да он и не помнил фамилию человека, рискнувшего искать справедливости в прокуратуре в конце шестидесятых. Он рассказывал мне об этом визите, конечно критикуя бесцеремонность Малярова, и сообщил между прочим, что у этого писателя Маляров присвоил одну из книг Гумилева, сказав: "Для дочери. Она очень любила опального поэта".

В дневнике отца я нашел запись о том, что Маляров действительно, но не присвоил, а выпросил одну из книг, которые папа приносил "для ознакомления с творчеством".

Отчего этот Терехов откровенничал со мной? Может быть потому, что по моему сценарию снимался в то время документальный фильм о прокуратуре? О ранних советских годах ее деятельности, как, оказалось, говорить, тогда было еще, или уже нельзя. Вот Терехов, который был одним из консультантов фильма, и компенсировал "зарезанную" информацию рассказами о так называемых негативных явлениях шестидесятых годов.

В апрельском "Огоньке" 1990 года Хлебников, получивший из рук Коротича, в то время редактора "Огонька", дело Гумилева, переданного Коротичу мамой, для опубликования под нашими именами, выступил под своим "гумилевоведческим" именем: "Представляю себе улыбки на губах тех, кто раньше по долгу службы был знаком с этим "делом", когда они читали в разных журналах и газетах многочисленные версии обстоятельств расстрела Гумилева, предположения о степени его виновности...

Они-то знали всю правду и могли рассеять сомнения, прекратить споры!"

Еще за полтора года до того, как Хлебников вписал себя в скрижали любителей поговорить на тему, какой вклад лично он внес в дело реабилитации Гумилева, 10.07.1988 года газета "Правда" вышла с передовой, которая называлась "В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х годов".

Там упоминалось множество людей, которые восстанавливались в рядах коммунистической партии, восстанавливались их добрые имена...

Первое ощущение: слава Богу! Началось. А второе - вопрос: а двадцатые?..

Я, как заведующий отделом Советского Фонда культуры позвонил Председателю этой комиссии члену Политбюро ЦК КПСС А.Н. Яковлеву. Он на мой вопрос: "где в постановлении Комиссии по реабилитации, Гумилев", ответил одно только слово - "рано".

Много лет спустя, в 1994 году, став заместителем А.Н. Яковлева в Ростелерадио, я снова спросил: "Почему тогда 20-е годы выскочили из Постановления?"