Есть много способов убить поэта - [26]

"расстрел не может считаться наказанием, это просто физическое уничтожение врага рабочего класса и может быть применен в целях запугивания (террора) подобных преступников".

Интересно вспоминал ли эту фразу Агранов перед собственным расстрелом в 1938 году? Ощущал, что с ним совершают "не наказание"?

Перлы не сходили и со страниц изданий. В том же номере "Петроградской правды", где были опубликованы расстрельные списки, сообщалось о планируемом в ближайшее время раскрытии очередного белогвардейского мятежа.

В передовой статье имеется, видимо, по мнению редактора, удачная фраза: "На Чрезвычайную комиссию надейся, но и сам не плошай". Толи в Бога вырядили орган массовых убийств, толи разрешение дали - убивать, помогая чекистам?

Кстати расстреляны наши герои не по постановлению власти, а, как сказано в газете "По постановлению Петр. губ. Чрезв. Комиссии"... Вот как!

И в той же газете, есть толика демократизма. Завершается номер объявлением, которое не могу не привести полностью:

"В Нарвско-Петерг. р-не образована комиссия по проверке состава милиции р-на. Заявления на неправильность действия сотрудников милиции, независимо от занимаемой должности, за подписью и адресом заявителя опускаются в специальные ящики, вывешенные 1) у ворот Путиловского завода, 2) на площади у Нарвских ворот, 3) ул. Рижского д. 11/19 (и т.д - С.Л.). Каждый гражданин должен сообщить комиссии об известных ему злоупотреблениях, не опасаясь никаких последствий".

Вот почему, когда с моим коллегой С.Морозовым я писал проект протеста по делу Гумилева для Генерального прокурора СССР, то не очень-то верил, что это получится, ведь дела по сути никакого. И монополия государства на информацию о такого рода "делах" понятна: под эгидой режима секретности не показать, что дела нет, и что не 26 или 28 "врагов народа" было уничтожено к 1921 году, а 144 с лишним тысячи. Позже, после судебных реформ 1922 года счет пошел на миллионы.

проект В коллегию по уголовным делам Верховного суда СССР ПРОТЕСТ (в порядке надзора) по делу Гумилева Н.С.

24 августа 1921 года Президиум Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии приговорил

Гумилева Николая Степановича, 1886 года рождения, из дворян, проживавшего в Петрограде, угол Невского и Мойки, филолога, члена коллегии издательства "Всемирная литература", женатого, беспартийного, бывшего офицера, участника Петроградской боевой контрреволюционной организации, к высшей мере наказания - расстрелу.

Данное решение Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии в отношении Н.С. Гумилева подлежит отмене, а дело - прекращению по следующим основаниям.

Как утверждается в заключении по делу со ссылкой на показания Таганцева, Гумилев говорил курьеру финской контрразведки Герману, что он, Гумилев, связан с группой интеллигентов и может ею распоряжаться, а сама группа готова выйти на улицу для активной борьбы с большевиками, но для технических надобностей ему необходима некоторая сумма денег. Для проверки надежности Гумилева организация Таганцева направила к нему своего члена гр-на Шведова. Гумилев взял на себя обязательства оказать активное содействие борьбе с большевиками и в составлении прокламаций контрреволюционного характера. На расходы Гумилеву было выдано 200 000 рублей советскими деньгами и лента для пишущей машинки.

Президиум Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии на этом основании сделал вывод о том, что Гумилев являлся участником Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые примут активное участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности.

Из показаний Гумилева от 9 августа 1921 года явствует, что он отказался разговаривать с неизвестным ему человеком о какой-либо контрреволюционной деятельности. На вторичном допросе 18 августа 1921 года Гумилев вновь утверждал, что он дважды отказывался сообщать сведения шпионского характера. При этом он согласился на выступление с кучкой прохожих, пользуясь общим оппозиционным настроением. Во время третьей встречи с Вячеславским взял у него 200 000 на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий, то есть восстания в городе, или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их. После падения Кронштадта он, Гумилев, резко изменил свое отношение к Советской власти и все дело предал забвению. Подтверждая факт разговора с Вячеславским о том, что он, Гумилев, может собрать активную группу из своих товарищей, бывших офицеров, Гумилев пояснил: это заявление было легкомысленным, потому что он встречался с ними случайно и исполнить обещанное ему было крайне затруднительно.

По словам Таганцева Гумилев оставлял за собой право отказаться от тем, отвечающих его далеко не правым взглядам. Как утверждает Таганцев, Гумилев был близок к советской ориентации. Про свою группу Гумилев дал уклончивый ответ, сказав, что для организации ему нужно время. Через несколько дней, говорил Таганцев, Гумилев далеко отошел от контрреволюционных взглядов, к нему больше никто не обращался и никаких поэтических прокламаций от него не поступало.