Если завтра не наступит - [53]

Щипнув Веронику за ягодицу, он распорядился:

– Можешь повернуться.

Она заторможенно повиновалась. Ее глаза неотрывно следили за скальпелем в руке Гванидзе. Возникло желание проткнуть ее мелко подрагивающий живот, но его удалось подавить. Что касается наготы Вероники, то она больше не возбуждала Гванидзе.

– Худая какая стала, – укоризненно заметил он. – Кожа да кости. Вот что значит пить и не закусывать.

– Я больше не буду, – заверила его Вероника.

– Кто бы сомневался! – развеселился Гванидзе. – Конечно, не будешь.

Его смех напоминал многократно усиленное карканье вороны. Порезы на лбу, носу и щеках подсыхали, делаясь все темнее и заметнее. Мелкие осколки, запутавшиеся в густой бороде, блестели, как жемчужины, однако Вероника старалась на них не смотреть.

– Можно я перебинтую ноги? – робко спросила она.

– Зачем? Бегать тебе больше не придется.

– Мне больно.

– Ерунда, – авторитетно заявил Гванидзе. – Сущие пустяки в сравнении с тем, что тебе предстоит.

Вероника была готова упасть на колени, но там, где она стояла, еще хватало битого стекла.

– Я сделаю все, что ты хочешь, – пролепетала она.

– А я сейчас ничего не хочу, женщина. Мне от тебя ничего не надо.

– Нодар, – зашлась в рыданиях Вероника. – Нода-ар!

– Цыц, – прикрикнул Гванидзе.

Его пальцы беспрестанно вращали скальпель, заставляя его выписывать замысловатые фигуры. Стальная полоска матово серебрилась, примагничивая остановившийся взгляд Вероники. Она не поверила своим ушам, когда услышала:

– Может, подарить тебе жизнь?

– Что? Да! Подарить, конечно подарить! Я… я…

– Ладно, считай, один день у тебя есть, – осклабился Гванидзе. – Знай мою доброту.

– День?

– Ну да. Тебе мало?

Вероника прикусила язык. Это был не тот случай, чтобы торговаться. Скальпель продолжал крутиться в сильных волосатых пальцах мужчины, являвшегося хозяином положения. Жестоким и безжалостным хозяином, за спиной которого можно было при желании разглядеть парикмахерские манекены с лицами из человеческой кожи. Такого желания у Вероники не возникало, а вот жить ей хотелось до слез.

– Сейчас я уеду по делам, – продолжал Гванидзе, приподняв пальцем подбородок Вероники. – Мне должны подкинуть партию дешевого оружия, – пояснил он таким доверительным тоном, словно беседовал с женой или верной подругой. – Вернусь вечером или ночью. Поскучаешь тут без меня одна.

– Да, – кивнула Вероника, ничем не выдавая безумную надежду, зародившуюся в ее груди.

– А потом подъедут мои братья, – сказал Гванидзе. – Они явятся за оружием и ненадолго задержатся в моем доме. Понятно?

– Братья, понимаю. У тебя их много?

– Тысячи. Десятки тысяч.

– Как это? – опешила Вероника.

– Я говорю о верных воинах Аллаха, – напыщенно произнес Гванидзе. – О сынах Ичкерии, жертвующих всем ради свободы. О тех, кто вынужден скрываться в горах, отказываясь от радостей жизни. Некоторые из них не видят женщин месяцами, годами…

До Вероники начало постепенно доходить, о чем толкует Гванидзе, но она промолчала, шумно сглотнув слюну. Острый кончик скальпеля пощекотал ее пупок, а потом скользнул ниже, не позволяя ни на миг забыть о своем существовании.

– Так что? – спросил Гванидзе. – Готова ли ты немножко развлечь моих гостей? Это и будет платой за подаренную тебе жизнь.

– Тысячи братьев, – вырвалось у криво усмехнувшейся Вероники. – Боюсь, я и десяток не сумею ублажить. Сдохну.

– Гостей будет всего лишь трое, – успокоил ее Гванидзе. – Но в том, что ты сдохнешь, даже не сомневайся. Один чеченец способен задрать до смерти любую русскую бабу.

«Особенно когда он вооружен, а русская баба истекает кровью», – мысленно уточнила Вероника.

– Я могу отказаться? – спросила она, дивясь собственной отваге, граничащей с безумием.

– Можешь, – кивнул Гванидзе. – Если хочешь.

Успевший нагреться скальпель коснулся волосяного покрова между ослабшими ногами Вероники. Ей вдруг припомнился хит давнишней ее соперницы Машки Распутиной, певшей о неком волнующем разрезе. Там шла речь якобы о юбке, но все прекрасно понимали, что имела в виду певица на самом деле. Вероника тоже понимала. Теперь гораздо отчетливее, чем тогда.

Подавляя нервный смешок, она протолкнула сквозь гортань новую порцию слюны и качнула головой:

– Не хочу.

– Я так и знал, что ты не упустишь такой возможности повеселиться, – насмешливо произнес Гванидзе. – Что ж, не самую плохую смерть ты себе выбрала. Может быть, мы тебя даже напоим, чтобы не печалилась. Но это потом, а сейчас… – Он нахмурился, посмотрел на предметы, рассыпавшиеся по проходу, и приказал: – Принеси-ка изоляцию.

– Где? – вытянула шею Вероника. – Не вижу.

– Не туда смотришь. – Гванидзе щелкнул ее по распухшему носу. – На полу гвозди рассыпаны, а рядом лежит синий моток. Тащи его сюда.

Хромая и морщась, Вероника выполнила требуемое. Слишком много испытаний выпало на ее долю, чтобы продолжать ужасаться происходящему с ней. Двигаясь, как сомнамбула, она покорно приблизилась к мучителю и протянула ему изоляцию.

– Сама ляжешь или тебя ударить? – спросил он.

– Сама, – ответила Вероника.

– Тогда ложись, – буднично предложил Гванидзе. – Свяжу тебя, чтобы не передумала.

Сопя и покряхтывая, он спеленал пленницу по рукам и ногам, полюбовался ею, лежащей на грязном полу, и, не говоря ни слова, направился к выходу. Было слышно, как лопаются и хрустят осколки стекла под его ногами, как шаркают его подошвы, как скрипят ступени – это происходило уже в темноте.