Если завтра не наступит - [37]

– Правильно говорить: «тапака», – поправила Бондаря Тамара.

Он лишь заурчал, давая понять, что подобные тонкости не имеют значения. Плоский цыпленок, зажаренный до хрустящей корочки, превратился в груду костей раньше, чем Тамара расправилась с парой крылышек. Правда, она то и дело сдабривала мясо разноцветными соусами, тогда как Бондарь не отвлекался на подобную ерунду. Не увлекался он и терпким столовым вином, лишь несколько раз пригубив его из бокала.

– Почему ты не пьешь? – удивилась Тамара. – Не волнуйся, от «Саперави» не развезет. Между прочим, в нашем языке не существует слово «похмелье».

Бондарь посмотрел на рубиновое вино, покрытое аппетитной малиновой пенкой, и решительно отодвинул бокал:

– Я сегодня уже достаточно выпил, хватит.

– Боишься пойти по стопам Грибоедова? – усмехнулась Тамара. – Он долго не решался признаться в любви Нине Чавчавадзе, но однажды ему поднесли «Саперави», он хорошенько угостился, а потом попросил у княжны руки.

– Кажется, это случилось за месяц до того, как молодожены отправились в Персию, – сказал Бондарь. – Там Грибоедова убили. Вот тебе и «Саперави». Не от большого ума горе, а от вина.

– Ты циник!

– Я реалист. Никогда не принимаю важные решения во хмелю. Если мне взбредет в голову сделать кое-кому предложение, то я обойдусь без всякого «Саперави». – Бондарь яростно ткнул вилкой в мхали, приготовленный из отварных овощей, но пробовать салат не стал, а добавил: – Хотя сейчас не до лирики. Еще неизвестно, что ожидает нас на кладбище.

– Очень даже хорошо известно, – тихо промолвила Тамара. – На кладбище всех ждет одно и то же. Вечное одиночество и цветы запоздалые.

– Так кто из нас циник? – спросил Бондарь, лихорадочно подыскивая слова, способные развеять мрачное настроение, охватившее журналистку. – Что за упаднические речи?

– Самая подходящая тема для полуночи.

Бондарь взглянул на часы:

– Черт! Еще целых два часа ожидания!

– А я думала, время в моем обществе летит незаметно, – сказала Тамара. – Шутка. – Улыбка, тронувшая ее губы, растаяла. – Сама не люблю ждать.

– Можем прогуляться, – предложил Бондарь.

– По ночному Тбилиси?

– У вас неспокойно?

– Ну, времена, когда по городу шастали вооруженные до зубов молодчики из «Мхедриони», конечно, прошли, – сказала Тамара, – однако до нормальной обстановки далеко. Постреливают, грабят, останавливают машины и выкидывают водителей на обочину. Иногда в Тбилиси наезжают сваны, а для них туриста похитить – все равно что высморкаться.

– Кто такие сваны? – полюбопытствовал Бондарь, закуривая.

– Полудикие горцы из Сванетии. Говорят, что когда сван хочет наточить свой кинжал, он пускает с горы огромный камень, а сам бежит рядом.

– Зачем?

– Точит кинжал. – Тамара подняла бокал, любуясь содержимым на просвет. – У нас в Грузии это любимое занятие. Все точат кинжалы друг на друга. Абхазцы, осетины, менгрелы, гурийцы… Выпьем же за дружбу народов! – Тамара так и поступила, не чокнувшись с Бондарем, а потом решительно встала и заявила: – Вот что, пойдем ко мне. Познакомлю тебя с отцом. Мне кажется, что вы понравитесь друг другу.

– В такое время? – усомнился Бондарь, доставая деньги.

– Он обычно работает по ночам, а днем отсыпается.

– Не хотелось бы ему мешать.

– Отец любит гостей, – сказала Тамара. – В последнее время от нас многие отвернулись, опасаясь замарать себя знакомством с изгоями, осмеливающимися критиковать новый порядок.

– Что-то вроде нашего тридцать седьмого года? – спросил Бондарь, когда они направились к выходу.

– Если уж проводить такие параллели, то год пока что только тридцать четвертый или тридцать пятый. – Остановившись на крыльце, Тамара с удовольствием вдохнула свежий воздух. – Кстати говоря, скороспелый отец грузинского народа родился в один день со Сталиным, чем весьма гордится.

– Ну, до товарища Сталина ему далеко. – Бондарь взглянул на ночное небо. – Как свинье до луны.

– Масштаб не тот?

– Дело не в масштабе.

– А в чем?

– В целях, – просто ответил Бондарь. – Сталин строил самое мощное государство в мире, и он его построил. А нынешние тиранчики? Они способны лишь разрушать, присваивать или обгаживать все, что было создано до них. Культ личности нужен им для того, чтобы тешить свое непомерно раздутое самолюбие.

– Никогда не смотрела на тиранию с такой точки зрения, – призналась Тамара, с любопытством косясь на Бондаря. – Выходит, ты оправдываешь массовые репрессии?

– Массовые репрессии, – сердито ответил он, – это когда миллионы людей умирают от голода, пока так называемые сливки общества маются запорами на своих золотых унитазах. – Когда больных не лечат, а калечат, когда честных работяг спаивают отравленной водкой, а молодых сажают на иглу. – Бондарь рубанул рукой темноту и, понизив голос, заключил: – Вот что такое массовые репрессии. Точечные бомбометания по мирному населению – тоже массовые репрессии.

– Послушать тебя, так никакой демократии не захочется, – обронила призадумавшаяся Тамара.

– А если не слушать, то хочется? – спросил Бондарь. – Погляди вокруг. – Он обвел взглядом полуруины, теснящиеся вдоль улочки, по которой они шли. – Это так называемая демократия в действии. Возьми любую фотографию города тридцатилетней давности и сравни ее с тем, что творится теперь. И не надо заливать мне про чудо-банки, манящие огни казино и яркие витрины супермаркетов, – проворчал он, хотя Тамара пока что не раскрывала рта. – Все это построено за наш счет, но не для нас. На приватизированной кем-то земле. Без согласия простых людей, живших на ней.