Если завтра не наступит - [2]

Вокруг «Волги» оседала густая пыль, серая и сухая, как порох. Никелированный олень сиял на раскаленном капоте, отражаясь в глазах Гванидзе. Один из них был стеклянным, что придавало взгляду обладателя пугающую проницательность, особенно когда он умышленно смотрел на собеседника по-орлиному, не мигая.

Ара, намеревавшийся поздороваться с хозяином дома, наткнулся на этот пристальный взгляд и предпочел уронить голову на баранку, прикидываясь сильно уставшим.

Зато распахнулась правая дверца такси, выпуская наружу козлобородого пассажира в легкомысленном голубом костюмчике. Гванидзе выжидательно замер. Что нужно здесь непрошеному гостю, который кряхтит и скрипит суставами, как дряхлый старик, а одевается, словно юноша, явившийся на первое свидание? Зачем он повязал яркий шейный платок и с какой стати выкрасил в морковный цвет свои седые кудри, на которые теперь и глядеть-то противно?

Задавая себе эти и многие другие вопросы, Гванидзе расплылся в радушной улыбке.

– Гамарджоба, – поздоровался он по-грузински.

Пожимая протянутую руку, приезжий не улыбнулся в ответ, а лишь досадливо поморщился:

– Насколько мне известно, ваша фамилия Гванидзе, а не Гамарджоба. Давайте не будем начинать знакомство с уверток и хитростей. Я приехал поговорить с вами начистоту.

Это было произнесено по-русски, и Гванидзе тоже перешел на русский, проделав это с автоматизмом водителя, переключившего скорость на горной дороге. В его голосе лязгнул металл.

– Говори, – грубо предложил он, давая понять, что не ожидает услышать из уст собеседника ничего интересного.

Тот спрятал руки с портфелем за спину и качнулся с пятки на носок:

– Итак, вы не отрицаете, что являетесь господином Гванидзе?

– Не отрицаю, – подтвердил Гванидзе, бросив испытывающий взгляд на таксиста, старательно дремлющего за рулем.

– И правильно делаете, – заверил его приезжий. – Это было бы глупо с вашей стороны. Я видел вашу фотографию, а зрительная память у меня отменная, не сомневайтесь.

– Фотографию? – удивился Гванидзе.

– Представьте себе, – важно кивнул приезжий.

– Мою?

– Да уж не вашего нынешнего президента с голубем мира на плече.

Вообразив себе эту картину, приезжий не удержался от насмешливого фырканья. Зрячий глаз хозяина дома, отметивший гнусную ухмылку гостя, сделался точной копией стеклянного.

– Где же ты видел мою фотографию? – спросил он.

– Не имеет значения, любезный. Пока не имеет значения.

Пальцы Гванидзе скрючились, подобно когтям беркута. Испытывая жгучее желание вцепиться в лацканы голубого пиджака и трясти его до тех пор, пока находящийся внутри наглец не откусит кончик собственного языка, он неприязненно осведомился:

– Эй, зачем загадками говоришь? Ты кто вообще такой, слушай?

– Я Падалица, московский адвокат, – заявил приезжий таким тоном, словно здесь, на крошечном плато, затерявшемся среди хребтов Малого Кавказа, это что-то значило.

– Не понял, – ухмыльнулся Гванидзе. – Все-таки падалыца или адывакат? – Он умышленно коверкал некоторые слова, хотя обычно изъяснялся по-русски почти без акцента.

Ответ был преисполнен спеси, присущей москвичам, плохо осведомленным о реалиях жизни за пределами столицы:

– Да, представьте себе, адвокат. Юрист.

– Ыюрыст, ага. – Гванидзе понимающе кивнул. – Только если ты приехал оказывать юридические услуги, то ошибся адресом, дорогой. Клиентура тут сыпыцыфыческая. Одни дикие свиньи вокруг. Им, извини, на адвокатов насрать с высокой горы.

– Я попросил бы вас держаться в рамках приличий, – повысил голос Падалица, бородка которого затряслась от возмущения. – Вы, между прочим, имеете дело с заслуженным юристом Российской Федерации, действительным членом совета Адвокатской палаты Москвы, награжденным золотой медалью имени Плевако!

– Действительный члэн… Плывако… – перечисляя регалии собеседника, Гванидзе скривился, будто нюхнул тухлятины. – Ты не нервничай, дорогой, не лезь в бутылку, ладно? Я просто хочу выяснить, как к тебе обращаться. Если я стану говорить тебе: «член», ты можешь обидеться. А Падалица звучит как-то не очень солидно, согласись.

– Между прочим, это очень известная и славная юридическая династия, – выпятил грудь Падалица. – Но обращаться ко мне лучше на «вы» и по имени-отчеству. К вашему сведению, зовут меня Генрих Павлович.

– И чего же ты от меня хочешь, Генрих Павлович? – прищурился Гванидзе.

В его устах это прозвучало почти оскорбительно: Падыловыч.

– Я приехал к Веронике Зинчук, – заявил Падалица, перемещая портфель под мышку. В стеклах его очков промелькнули зловещие отблески.

– Кто такая? – недоуменно вскинул брови Гванидзе.

– Не прикидывайтесь, любезный. Вам отлично известно это имя.

– Впервые слышу, мамой клянусь. Вероника какая-то… Кто она такая, слушай?

Издав саркастический смешок, Падалица извлек из портфеля свежий номер «Телегида» и продемонстрировал собеседнику фотографию на обложке.

– Хорошая девочка, – одобрил тот, – хотя, наверное, уже не очень молодая. Жаль, жаль. – Гванидзе сокрушенно чмокнул губами. – Спелый персик хорош лишь до тех пор, пока не перезреет. Курага из него не получится.

– Я не про фрукты с вами толкую, – помрачнел Падалица, – не про персики с курагой, а про известную певицу Веронику Зинчук. Все столичные масс-медиа трубят о ее исчезновении, гадая, куда она подевалась во время гастролей по Грузии, а кое-кто… – тут последовала значительная пауза, – а кое-кто отлично осведомлен о ее местонахождении, но почему-то молчит. – Высказавшись таким образом, Падалица поправил пальцем дужку очков и подался вперед. – Спрашивается: почему?