Если верить Хэрриоту… - [80]

Тропинка сделала поворот, и насыпь, перегораживающая старое русло реки, скрылась за кустами. Я шла уже не над прудом, но над впадающей в него рекой. Орехов попадалось все больше и больше, и мною овладел настоящий охотничий азарт.

И вдруг впереди послышался треск — под чьими-то решительными шагами ломались мелкие веточки и шуршала раздвигаемая крапива.

Тропа впереди делала еще один поворот, в другую сторону, так что можно было увидеть ее часть. Бросив взгляд, я увидела крупного темно-гнедого жеребца с широкой белой полосой на морде. Выгнув дугой шею, он стремительно надвигался на меня. Было ясно, что он не собирается сворачивать в сторону и идет по своей тропе.

До Прилепского конезавода и даже до ВНИИКа было еще очень далеко, я даже и помыслить не могла о такой перспективе. Жеребец надвигался на меня неотвратимо, как лавина, и почему-то показался мне опаснее медведя. Во всяком случае, я молниеносно развернулась и бросилась бежать.

Не помню, как оказалась на насыпи, одолев сотню метров за несколько секунд. Несомненно, мною были побиты все мировые рекорды по бегу на короткие дистанции, но у всякого развивается бешеная скорость, когда за спиной слышится тяжелое дыхание дикого зверя.

Вылетев на дорогу, я споткнулась и села на обочину, переводя дух. А жеребец, потряхивая длинной лохматой гривой, вышел из орешника и широким шагом проследовал мимо меня, даже не покосившись. Он вообще не заметил меня — ни на тропе, ни сейчас.

Вытерпеть такое показное равнодушие со стороны какого-то коня я не могла. Вскочив, я отправилась следом за ним.

Жеребец шел вперед так уверенно, словно знал, куда и зачем идет. Он, разумеется, не приноравливался к своему невольному попутчику и, двигаясь напрямик, скоро оторвался от меня. Я успела только заметить, что шел он к высоченному тополю, одиноко торчавшему над равниной — недалеко от тополя и стоял заброшенный телятник.

Здесь встречались все лошади из окрестных деревень. Только Юлька и Мальчик были местными, остальные преодолели значительные расстояния, чтобы попасть сюда. Майку, например, хозяин продал в соседнюю деревню. Целый год она жила на новом месте, но когда ей пришла пора жеребиться, самовольно вернулась домой, к конюшне, где родилась.

В тот день она была заперта — хозяин лежал в больнице, и его лошади паслись в лугах, предоставленные сами себе. Только соседка тетя Маша, как всегда, находилась дома. Она увидела взволнованную кобылку, что мечется по двору, и вышла к ней. Майке как раз пришла пора жеребиться, и тетя Маша приняла ее жеребенка прямо у входа в запертую конюшню.

Разумеется, после этого Майка и не подумала о возвращении к новому хозяину и бродила с матерью в лугах. Там же к ним присоединилась старая белая кобыла, а потом — и мой темно-гнедой знакомец.

Как-то случайно я узнала часть его истории. Его настоящее имя было Руслан — по крайней мере, так утверждали те, кто был уверен, что именно он удрал от цыган из соседней деревни. Во всяком случае, эта версия больше походила на правду — в его долгой гриве торчала ярко-алая ленточка, опознавательный знак.

Наутро я, разумеется, явилась к старому телятнику. К полудню стало ужасно жарко, и все живое попряталось в тень. Лошади тоже забрались под крышу.

Я услышала их пофыркивание, уже подходя к строению. Ворота — или то, что от них осталось, — были распахнуты настежь, и я остановилась на пороге.

Навстречу мне повернулось несколько голов. Старая Юлька и Мальчик, поняв, что гость не опасен, тут же отвернулись, старая белая кобыла стояла позади всех, она не смогла разглядеть меня. Майка, у ног которой на дощатом настиле, растянувшись на боку, спал жеребенок — такой же рыжий, как мать, только со звездочкой на лбу, — сразу же заподозрила неладное и гневно пристукнула копытом по полу: «Не подходи!» Вчерашнего пришельца нигде не было видно, но проходить мимо насторожившейся кобылы я не хотела и направилась в обход.

Его горбоносая сухая морда высунулась из окна, когда я проходила мимо. Руслан с любопытством поглядел на меня, потом на мои руки, словно ждал чего-то. Его большие глаза косили из-под густой челки, в которой торчали репьи, и мне ужасно захотелось прикоснуться к нему и подружиться.

С лошадью можно завязать дружеские отношения, угостив ее хлебом с солью или сахаром. Ни того ни другого у меня не было, но вокруг росла трава. Я сорвала пучок и протянула жеребцу.

В глазах его мелькнула заинтересованность, но он не спешил принимать угощение — только шевелил ноздрями и пофыркивал. Зато старая Юлька мигом оценила ситуацию и, подойдя, захватила губами весь пучок сразу. Я едва успела отдернуть руку.

Первый ледок был сломан, и лошади начали проникаться ко мне доверием. Они все столпились у окна и тянулись ко мне мордами. Чаще других первыми забрать угощение успевали Юлька и Майка, иногда его перехватывал Мальчик. Остальные же, даже если и хотели угоститься, не могли подобраться близко и почему-то не сообразили, что можно выйти из телятника и обойти его.

С того дня я зачастила к старому телятнику. В пасмурные дни лошади не забивались под крышу, а отправлялись бродить по лугам. Чаще всего они уходили за рощицу через болото и там вволю наслаждались свободой на границе казавшихся безбрежными равнин. Здесь было раздолье для жеребят и покой для взрослых.