Если верить Хэрриоту… - [70]

Они ждали меня и приветливо высунулись навстречу. В их денниках были ясли для зерна. Туда я засыпала мешанку и, пока они ели, занялась остальными делами — притащила побольше сена и соломы на подстилку (забыла упомянуть — во время первого посещения старой части конюшни я ее там не видела), прикатила тачку для навоза и осторожно шагнула в денник к первой.

Лошадь ступила мне навстречу, тычась мордой в руки, и я поспешила поставить перед нею предусмотрительно захваченное ведро воды. Она торопливо принялась пить, а я занялась уборкой навоза. Дело оказалось минутное — она пить, а я вычищать закончили одновременно. Накидав соломенную подстилку, я затащила сено и задержалась в деннике, благо лошадь вела себя на удивление смирно. Опершись на вилы, я разглядывала свою подопечную.

Лошадь — судя по статям, кобыла — была вороной масти, но так могло показаться в темноте конюшни. Она была высоконогой и стройной, разве что несколько потеряла форму от постоянного стояния на одном месте. Но одно было несомненно — это была лошадь верховой породы, возможно, тракененской или буденновской. Она могла бы быть даже красивой — если бы имела возможность хоть иногда бегать на свободе или даже работать под седлом. И оказалась до обидного ручной.

Ее соседка тоже не отличалась от нее, разве что по масти и отметинам, была чуть светлее, возможно, темно-гнедой или каурой. Как-то сразу, еще в первые минуты, они обе показались мне ни в чем не повинными узниками, кем-то вроде лошадиных Эдмонов Дантесов, а я — их тюремщиком, и мне всегда было немного стыдно от того, что я-то хожу по земле, вижу солнце и небо, не стеснена в передвижениях, а они целыми днями вынуждены торчать в денниках, которые даже меньше стандартных. И, словно искупая чувство вины, я старалась подольше задерживаться подле этих лошадей и даже притаскивала им хлеб из столовой и наш собственный, с трудом купленный в магазине сахар.

В самый первый день я с непривычки — остальные лошади отделения Ирэн не отличались таким мирным нравом, и к каждой я заходила, как в клетку с тигром, — задержалась дольше и зашла к двум узникам, когда прочие конюхи отправлялись по домам. Сперва я надеялась поскорее отделаться и тоже бежать обедать, но ступила в темные сводчатые коридоры — и забыла о спешке.

Я покидала конюшню, наверное, самой последней и спешила, а потому не сразу услышала, как меня окликнули:

— Галина?

Я затормозила — из дверей помещения наездников вышел Сергей, тот самый, что всегда помогал мне убирать и разбирать годовиков после работы. Он чему-то улыбался в усы.

— Торопишься? — спросил он.

Мне почему-то сразу расхотелось уходить.

— Вообще-то не очень, — ответила я.

— Тогда, может, поможешь?

Все, что я смогла, это кивнуть и выдавить:

— А в чем?

— Это моя тайна, — загадочно улыбнулся он. — У тебя есть свои тайны?.. Вот и у меня тоже! Пошли!

Без слов я последовала обратно на конюшню.

Там уже все было тихо — только пофыркивали лошади, кто-то постукивал копытом, переступая в деннике. Где-то визгливо заржал один из годовиков. На стропилах чирикали воробьи. И ни одного человеческого голоса и даже звука шагов, кроме нас.

Сергей без слов зашел в подсобку, набрал из мешков зерна, сделав смесь, замешал ее на воде и оглянулся на меня:

— Захвати сенца.

Я притащила охапку, втайне съежившись, не потому, что возмущалась тем, что я должна была всегда что-нибудь таскать, а от испуга — сколько принести. Очень не хотелось сделать что-нибудь не так.

Сергей ждал меня с ведром комбикорма.

— Идем скорее.

К моему вящему удивлению, мы вернулись к тем самым старым конюшням, где я только что убиралась у двух одиноких лошадей, только подошли к ним с другой стороны — старые конюшни имели несколько входов-выходов. Пошире распахнув ворота, Сергей забрал у меня сено и, кивком велев ждать, нырнул в темный ход. Помедлив, я осторожно последовала за ним.

Коридор старой конюшни изгибался наподобие буквы «Г». Пройдя шагов десять мимо рядов пустых, заброшенных денников, я обнаружила Сергея в угловом деннике, где он стоял, прислонившись к столбу, поддерживающему потолок, и смотрел за загородку. Почувствовав мое присутствие, он молча посторонился:

— Смотри!

Я перегнулась через высокую, не приспособленную для того, чтобы в денник заглядывали праздношатающиеся, загородку и увидела внутри невысокую, стройную, серую с намечающимися яблоками, лошадку, которая с аппетитом хрупала комбикормом. На вид ей было месяцев семь-восемь — ровесница Близнецов. Но выглядела она не в пример лучше — изящная, с соразмерными пропорциями.

Дав полюбоваться, Сергей тихо толкнул меня локтем:

— Нравится?

— Очень, — кивнула я. — А откуда она здесь?

— Это моя тайна, — объяснил он. — Она моя. Я всегда хотел иметь свою лошадь, и вот она у меня есть. Ее зовут Полянка. Она орловский рысак.

Мы в молчании подождали, пока лошадка наестся, после чего Сергей надел на нее недоуздок и вывел наружу, на солнышко. На улице оказалось, что она действительно серая в яблоко и удивительно красивая — гривка и хвост чуть темнее, ножки тоже, на голове ни единой отметины, а глаза большие и обведены темно-синим, как у восточной танцовщицы. Вручив недоуздок мне, Сергей зашел на конюшню, вытянул шланг и открыл воду.