Если Небо Упадет - [14]

За регистрационным стеклом сидит молодая, рыжеволосая девушка. Заметив нас, она отрывается от документов и ошеломленно выдыхает:

— Дима, что ты здесь делаешь?

Отлично. Они еще и знакомы.

— Мы на несколько минут, — обещает он. — Правда.

Девушка ломается. Надувает губы и шепчет:

— Все посещения запрещены. Ты же знаешь.

— Пожалуйста, Юль. Мы туда и обратно, клянусь.

— Зачем?

— Дело жизненной необходимости.

Медсестра сканирует мое лицо. Выгляжу я, наверно, глупо, и скорее всего от меня пахнет алкоголем. Однако мой внешний вид вполне ее устраивает. Цокнув, она кивает в сторону лестницы и предупреждает:

— Пять минут.

Несемся на второй этаж. Дима слегка горбится, будто прячется, а у меня внутри разом сжимаются все органы: чувствую себя преступницей, ей богу. Ступеньки сколькие. Я то и дело спотыкаюсь, подворачиваю ноги, так как после коньяка не могу унять легкое головокружение, но парня не заботит первая стадия моего опьянения. Он напрягается, стискивает зубы и молчит. Впервые на его лице нет ни намека на улыбку. Это пугает.

— Где мы, Дим? Что происходит? — Становится холодно. Облизываю губы и с ужасом замечаю на одном из стендов надпись: онкологические заболевания. Меня пробивает судорога. Резко примерзнув к кафелю, я моргаю и выдыхаю весь накопившийся в легких воздух: детские рисунки, пугающая тишина, онкология. Парень привел меня в центр по выработке слез, боли и отчаяния. Здесь вместо кислорода — ужас. Смахнув с лица холодный пот, понимаю: в палатах лежат те, кто болеет раком. От этих мыслей сводит все тело. Пронзаю Диму обиженным взглядом и чеканю:

— Как ты мог? Зачем привел меня сюда?

Дима делает еще несколько шагов в сторону маленьких комнат, но затем все же останавливается. Несколько минут я вижу только его спину, слышу, как тяжело и с трудом он дышит. И мне действительно неясен его порыв — прийти туда, откуда все бегут. Зачем? Ради того, чтобы доказать мне, как больно и плохо, порой, бывает людям? Откидываю назад голову и зажмуриваюсь: кошмар наяву.

— Вот кто обречен, — тихо отрезает Дима. Наши взгляды встречаются, и, клянусь, в его странных глазах я замечаю, куда больше, чем просто сожаление. Это опыт, реальное знание того, о чем он говорит. — Здесь дети каждую секунду сражаются за такие глупые вещи, как проснуться утром, посмотреть фильм, дочитать книгу, послушать новый трек любимой группы, дождаться зимы, осени, дождаться прихода мамы или брата. А что делаешь ты? Что ты делаешь, Мира? — громче спрашивает парень и стремительно сокращает между нами дистанцию. — Ты вообще осознаешь свои действия, когда пытаешься избавиться от того, за что каждый здесь готов отдать самое дорогое?

— Не кричи на меня.

— Нет, я хочу на тебя кричать, и я буду, черт подери, это делать!

— Разбудишь всех!

— Здесь некого будить. Здесь все засыпают и просыпаются в одно и то же время, здесь открывают глаза, когда им это позволяет сделать гигантская капельница и лекарства, которые в ней находятся. Так что не пытайся возвать к моей совести, она чиста.

Отворачиваюсь, словно мне влепили пощечину и крепко стискиваю зубы. В груди покалывает. Переминаясь с ноги на ногу, шепчу:

— Мы должны уйти.

— Нет, мы не уйдем, пока ты не поймешь, что творишь.

— Да, кто ты такой? — я вновь пронзаю парня испепеляющим взглядом. — Как смеешь мне указывать? Я тебя не знаю, и знать не хочу! Твои слова — пустой звон для человека, который давным-давно оглох!

— Я не смогу быть вечно рядом и спасать тебя, Мира! — Дима оказывается совсем близко, кладет руки мне на плечи и смотрит в глаза так, будто пытается прожечь их насквозь. — В один прекрасный момент, ты умрешь.

— И, слава богу.

— Ты умрешь! — Встряхнув мое тело, повторяет он. — Как же ты не понимаешь?

— Да, какая тебе разница? Господи, мы едва знакомы! Моя смерть ничего не изменит в твоей жизни.

— Мне противна сама мысль того, о чем ты думаешь. Плевать, встретил бы я тогда на вокзале тебя или кого-то другого, я бы не остался в стороне. И дело не в том, что ты красива или, может, в том, что мне захотелось вдруг по уши влюбиться. Я просто не могу допустить того, чтобы на моих глазах человек избавился от вещи настолько нужной, настолько необходимой когда-то мне, да, и каждому, кто уже спит не в этих палатах.

— Ты ничего…, — голос срывается. Сглатываю и понимаю, что на глаза наворачиваются слезы. Вух, что со мной. Смахиваю их с ресниц и продолжаю, — ничего не понимаешь.

— Мира, как бы я хотел не понимать.

Парень делает несколько слабых шагов назад, словно кто-то прошиб его автоматной очередью, а я смотрю перед собой и не знаю, что чувствовать, что думать. Как реагировать на происходящее вокруг? Как предать свои же идеи, свои же принципы, если они так прочно врослись в скелет, в кости?

Я должна умереть. Я же хотела этого.

— Пойдем? — Дима неожиданно протягивает ладонь, но мне не пошевелиться. В глазах пелена, а сердце сжато так сильно, что я боюсь дышать: будет больно. — Прости, — внезапно шепчет парень и поникает. — Я погорячился, правда. Извини.

Я хочу ответить, пытаюсь, но не могу. И ни потому что не знаю, что сказать, а потому что боюсь признаться в этом даже самой себе: в смерти нет смысла, когда рядом есть тот, ради кого стоит жить.