Если бы ты был здесь - [99]

Меня привязали к столбу, и я знала, что меня хотят продать в сексуальное рабство.

Я был в подвале Нью-Йоркского университета, а ведь я даже никогда не был в Нью-Йорке, так что не спрашивайте, и кто-то пытался дать мне лекарство, но я знал, что это яд.

Меня заперли в подвале, привязав к чему-то, и я никак не мог оттуда выбраться.

Я останавливаюсь, припоминая свой сон о Финне, который мне приснился на Галапагосах, – или не сон… В общем, что бы то ни было. Я тоже сидела в каком-то подвале без окон и дверей, откуда невозможно было выбраться. И была к чему-то привязана.

Мне приснилось, что мой четырехлетний внук Коллум утонул. Я пошла на его похороны вместе с дочерью, а после помогла ей преодолеть горе и видела, как у нее родились еще двое детей, девочки-близнецы Мишель и Стейси. Очнувшись, я тут же выразила желание увидеть близняшек, и дочь решила, что я сошла с ума. Она сказала, что единственный мой внук – это Коллум, и с ним все в порядке.

Я вспоминаю лицо матери, неподвижное и страшно бледное, на экране своего телефона. Я вспоминаю, что ее грудь едва вздымалась…

Я продолжаю читать посты, прерываясь лишь на ланч, чтобы доесть остатки тайской еды. В группе сотни сообщений от людей, которые бредили от недостатка кислорода или, как и я, были подключены к ИВЛ. Их сны такие подробные и красочные. Одни ужасны, другие трагичны. Во многих снах встречаются повторяющиеся мотивы – видеоигра, подвал и встреча с умершим родственником. Одни сны более детальны, о других сказана лишь пара слов. Но все они описываются как болезненно, недвусмысленно реальные.

Мне понравилось выражение одного из участников этой группы в Facebook:

Если бы я так и не проснулся, то совсем бы этому не удивился. Все, что я видел, чувствовал, ПЕРЕЖИВАЛ, было настоящим.

Впервые с тех пор, как очнулась, я уверена, что не сошла с ума.

Что я не одинока.

Что даже если все хорошее, что было со мной на Галапагосах, на самом деле не происходило, то, значит, и плохое тоже.

Вот почему, несмотря ни на что, я собираюсь навестить свою мать.

Финн трижды звонит мне с работы. В первый раз он спрашивает, не забыл ли он зарядку для телефона в спальне (нет). Во второй раз он интересуется, не стоит ли ему на обратном пути купить что-нибудь на обед (конечно). В третий раз я велю ему просто спросить, как у меня дела, потому что именно поэтому он звонит.

– Ладно, – сдается Финн. – Как у тебя дела?

– Хорошо. Я упала всего один раз и почти уверена, что получила ожог второй степени, а не третьей.

– Что?!

– Шучу, – тут же успокаиваю его я. – Со мной все в порядке.

Я не рассказываю Финну о том, что весь день, как одержимая, читаю истории других выживших после ковида, а также пытаюсь выяснить, как мне добраться до дома престарелых «Гринс», учитывая, что я и квартала не смогу пройти без перерыва на отдых.

Финн заверяет меня, что перезвонит чуть позже, но не перезванивает. Я не получаю от него ни одной весточки до тех пор, пока его ключи не звенят в замке нашей двери. Он приходит домой на час позже обещанного времени. Я немедленно встаю из-за стола и иду ему навстречу. При этом я пытаюсь обойтись без Кэндис, хватаясь за мебель, если чувствую, что теряю равновесие. Однако, прежде чем я успеваю добраться до Финна и продемонстрировать свой прогресс, он выбрасывает вперед ладонь, призывая меня не подходить ближе. Финн снимает с себя всю одежду и запихивает ее в мешок для стирки, который засовывает под стол для наших телефонов, ключей и бумажников. Оставшись в одних трусах и хирургической маске, он протискивается между мной и мебелью со словами:

– Я только ополоснусь и сразу же вернусь к тебе.

Через пять минут он выходит из ванной, одетый в домашнее. От него приятно пахнет мылом, а с волос капает вода. Тем временем я жду его на кухне, неловко протирая дезинфицирующей салфеткой упаковку купленных Финном двух деликатесных сэндвичей. Интересно, можно ли умереть от повышенного содержания антисептика в организме?

Я тщательно мóю руки и ставлю тарелки на стол. Финн тут же откусывает огромный кусок от сэндвича.

– Моя первая еда за сегодня, – со стоном жалуется он.

– Думаю, не стоит спрашивать, как прошел твой день.

Финн переводит взгляд на меня.

– Это – его самая приятная часть, – отвечает он. – А чем занималась ты?

– Прыгала с парашютом. А после укрощала льва.

– Неудачница! – Однако его лицо тут же озаряется какой-то идеей. – Погоди. У меня для тебя есть подарок.

Он идет в прихожую, роется в рюкзаке, с которым обычно ходит на работу, и достает оттуда полиэтиленовый пакет на молнии. Внутри оказывается тканевая маска с принтом из подсолнухов.

– Мм… Спасибо, – нерешительно отвечаю я.

– Ее сшила медсестра из отделения реанимации и интенсивной терапии. Видит Бог, последнее, что мне хотелось бы делать после смены, – это садиться за швейную машинку, но ей, по-видимому, данное занятие доставляет удовольствие. Многоразовые маски я купить пока не успел, а голубые медицинские стирать нельзя.

– Откуда она вообще про меня знает?

– Это она устроила нашу с тобой встречу.

– Я не хочу забирать себе твою маску…

– О, не переживай. Афина и мне сшила такую же. Только без подсолнухов.