Если бы Берию не убили... Вечная память! - [32]

Конечно, мощный и устойчивый расцвет социальной сферы при Берии был бы обусловлен не только оптимизацией расходов на оборону и переброской средств в гражданскую сферу. Внимание к социальным вопросам было для Берии вообще одним из постоянных высших приоритетов во все периоды его деятельности, начиная с кавказского, когда он встал во главе Закавказья, и заканчивая последним, послесталинским, периодом, оборванным неправедным арестом.

Социальная политика в глазах Берии была стержнем и конечной целью государственной политики в целом. Поэтому социальная сфера в СССР Берии расцветала бы и расцветала.

Глава 9 Берия и социальная политика во имя человека

Да, забота о рядовых гражданах, о тех, кем он руководит, — непосредственно, или опосредованно, была для Берии вполне органичной чертой его личности. Конечно, в подобном духе воспитывалось всё то поколение политических деятелей, к которому Берия принадлежал. Но далеко не все в таком духе воспитались. А Берия воспринял социальные приоритеты как важнейшие ещё в юности.

Позволю себе небольшой экскурс в сторону…

В советской истории мы имеем четыре наиболее крупных примера жёсткого низвержения советских политических деятелей первого ряда в почти рядовую жизнь. Это Молотов, Маленков, Каганович и Хрущёв.

В. М. Молотов (1890–1986) и Н. С. Хрущёв (1894–1971) были сразу же после отставки отправлены на пенсию, соответственно в 1957 и 1964 годах.

Молотов вёл себя на пенсии достойно, скромно, от людей не дистанцировался, простые люди его уважали, и прожил он ещё почти тридцать лет, скончавшись на 96-м году жизни. Хрущёв на пенсии людей сторонился, любви и уважения к нему никто не испытывал, и через семь лет Хрущёв умер на 77-м году жизни. Но при всём различии постполитических судеб Молотова и Хрущёва общим в них было то, что мы не можем сравнивать деятельность Молотова и Хрущёва на крупнейших постах и на постах скромных, но — тоже руководящих.

Иначе обстоят дела с Маленковым и Кагановичем. После того как хрущёвцы в июне 1957 года зачислили их вместе с Молотовым и Шепиловым в «антипартийную группу», Маленков и Каганович какое-то время ещё поработали руководителями весьма скромного (для их былых масштабов) ранга.

Бывший Председатель Совета Министров СССР Г. М. Маленков (1902–1988) с конца 1957 года стал всего лишь директором Усть-Каменогорской ГЭС, потом работал директором Экибастузской ТЭЦ, а в 1961 году был отправлен на пенсию.

Бывший член Политбюро, бывший заместитель Председателя Совнаркома (Совмина) СССР JI.M. Каганович (1893–1991) с конца 1957 года стал управляющим трестом «Союзасбест» в городе Асбесте Свердловской области (некоторые источники указывают на него ещё и как на директора Уральского калийного комбината, но это вряд ли). С 1961 года Каганович тоже ушёл на пенсию, дожив на ней почти до ста лет.

Итак, в двух последних случаях база для сравнения есть, и, надо сказать, итог оказывается человечески достойным как для Маленкова, так и для Кагановича. Конечно, им — особенно Кагановичу с его эмоциональной натурой — было очень сложно адаптироваться, и это нередко сказывалось, как вспоминают те, кто работал с ними в то время. Но вели себя оба бывших члена ближайшей сталинской «команды» не по-барски, не выпячиваясь, скромно и без высокомерия. Оставили по себе на тех предприятиях, которыми они руководили, неплохую память.

Жить во имя реализации идей, как сейчас говорят, «социальной справедливости» было для Маленкова и Кагановича — ближайших соратников Сталина, нормой как тогда, когда они организовывали жизнь многих миллионов советских трудящихся, так и тогда, когда у них под началом оказались немногие тысячи и даже сотни подчинённых.

Однако особых успехов на скромных постах бывшие высшие руководители СССР не добились. И хотя продвижение «вверх» было для них закрыто со всех точек зрения, они могли бы проявить себя в последние годы и поярче. Увы, как о выдающихся организаторах ни работники Усть-Каменогорской ГЭС и Экибастузской ТЭЦ, ни работники треста «Союзасбест» о Маленкове и Кагановиче не отзывались. Как о людях вспоминали тепло, однако — не более того.

А каким оказался бы рисунок натуры у оставшегося в живых, но «рядового», так сказать, Берии?

В своём «письме из бункера» от 1 июля он писал, обращаясь к коллегам по Президиуму ЦК:

«… К онечно, после того всего, что произошло, меня надо крепко призвать к порядку, указать своё место и крепко одёрнуть, чтобы помнилось до конца своей жизни, но поймите, дорогие товарищи, я верный сын нашей Родины, верный сын партии Ленина и Сталина и верный ваш друг и товарищ. Куда хотите, на какую угодно работу, самую маленькую, пошлите, присмотритесь, я ещё могу верных десять лет работать и буду работать всей душой и со всей энергией…»

Иными словами, сам Берия хотел видеть себя по-прежнему в рабочем строю — пусть и не во главе его, но, во всяком случае, не вне строя.

Далее он писал:

«Говорю от всего сердца, это неверно, что раз я занимал большой пост, я не буду годен для другой маленькой работы, это ведь очень легко проверить в любом крае и области, совхозе, колхозе, стройке, и умоляю Вас: не лишайте меня [возможности] быть активным строителем [на] любом маленьком участке нашей Родины, и вы убедитесь, что через 2–3 года я крепко исправлюсь и буду Вам ещё полезен…»