«Если», 2012 № 07 (233) - [92]

— А если все всерьез обернется?

— Стало быть, и допрашивать будешь всерьез. Делов-то…

Видя, что беседующие вот-вот вернутся в здание, Аскольд решился.

— Петр Маркелович, — несколько приниженно обратился он. — Да я насчет этой вашей «Игры в классики»…

— Ну?

— Неужели вправду? Тайно собираются, читают… с увлечением…

— Именно так.

— Наизусть учат… — с трепетом продолжал иеродиакон. — Сами переплетают… Чуть ли не от руки переписывают… Карьерой рискуют, расположением начальства…

— Многим кажется, что да… рискуют…

Помялся Аскольд, покряхтел.

— Да я вот думаю… А что если и веру тоже запретить? Ну, не совсем, конечно, не наотмашь, а так, слегка…

Публицистика

Владислав Гончаров Зачем мы играем?

Автор этого своеобразного послесловия к только что прочитанной повести не только известный петербургский критик, но и большой знаток и активный участник ролевого движения, известный в «том мире» под именем Ульдор. Поэтому неудивительно, что вместо обычной статьи появились очень личностные, эмоциональные заметки о феномене ролевых игр, «непосторонний» взгляд, которые, как нам кажется, великолепно дополнят повесть Евгения Лукина, выступая в качестве своеобразного комментария к тексту.

Сейчас об этом многие забыли, но ролевые игры родились в отечественном фэндоме на рубеже 1990-х годов, и первыми ролевиками были именно любители фантастики, представители КЛФ, завсегдатаи фестиваля «Аэлита». Однако очень быстро ролевое движение оторвалось от фэндома и зажило самостоятельной жизнью. Ролевики создали свой фэндом, стали проводить собственные коны и в конечном итоге забыли о своих корнях. В «классическом» фэндоме они завоевали отрицательную репутацию: бегают нечесаные чудики по лесам с деревянными мечами, говорят на эльфийском языке, а книжек читать не хотят. Или читают, но совсем не то…

Почему так получилось — разговор отдельный и долгий. Тема эта лежит на тонкой грани между литературоведением и социологией, прорастая опасными корнями в историю отечества последних 20 лет. Достаточно вспомнить, что средневековая магия в эти годы потеснила науку и на книжных страницах, причем общее количество этих страниц тоже сократилось во много раз: несмотря на увеличение числа названий, реальное количество книг сильно уменьшилось. Тиражи упали, да и читать стали меньше, а такое понятие, как зачитанная до дыр книга, и вовсе исчезло из нашей жизни.

Да, ролевые игры в какой-то мере стали формой эскапизма — бегством в ту реальность, которая многим казалась более комфортной. Но в то же время они стали и средством создания реальности. А творить свою реальность оказалось гораздо интереснее, нежели читать о мирах, придуманных кем-то другим.

На самом деле с эльфийским языком ролевики «завязали» довольно быстро. Игры по Толкину продолжали пользоваться уважением, но играть лишь в эльфов, орков и в неизбывную борьбу Света с Тьмой уже порядком наскучило. Появились игры по другим книгам фэнтези, и даже по произведениям научной фантастики, да и просто по реальным историческим событиям. В какой-то момент, когда Будущее вновь попыталось занять свое место в нашем мире, случился прорыв: стали играть по технологическим мирам.

Романтика «меча и магии», во многом питавшая ролевые игры в самом начале, само стремление к эскапизму, стимулированное атмосферой лихих девяностых, уступили место пристальному интересу к окружающему миру и его итерациям. На смену играм по «Фаллауту», миру после катастрофы, пришли игры, базирующиеся на текстах и эстетике киберпанка, питаемые иной романтикой — подчеркнуто высокотехнологических, информатизированных миров. С вай-фаем на полигоне и выкладыванием игровых отчетов сразу в Сеть, еще до возвращения из леса домой.

Другим знаковым событием стало появление игр по «авторским мирам» — не по какой-то конкретной книге, историческому событию или эпохе, а такие, где мир и сюжет создавали сами мастера игры. На самом деле это произошло достаточно давно, первые подобные игры появились еще в середине 1990-х. Но именно это явление, наверное, следует считать ключевым в развитии ролевого движения — отныне игра перестала быть производной от уже кем-то созданного вторичного мира, она сама превратилась во вторичный мир, фактически равноправный литературе.

Повесть Евгения Лукина поднимает и эту тему: о ролевой игре как слепке с реальности, но слепке второго порядка, потому что первый порядок — это литература. Однако постепенно игра трансформируется, превращаясь в этот первый порядок: люди играют уже не по литературе, игра сама становится художественным произведением.

Но ведь есть и отличия игры от литературы? Да, и главное заключается в том, что художественное произведение можно написать о чем угодно, а вот сделать игру по любой книге невозможно. «Играбельное» произведение должно обладать рядом свойств, в первую очередь — пространством, на котором разворачивается взаимодействие персонажей. Чем сложнее это пространство, тем проще добиться от игроков сложных взаимодействий, самоподдерживающихся без вмешательства мастера.

Фактически ролевая игра рождается лишь от взаимодействия персонажей, от «приключений тела» (гораздо реже «приключений духа»). Внутренние переживания игрока, душевная работа оказываются лишь следствием его внешних, сюжетных взаимодействий — если, конечно, такая работа возникает вообще. В то же время в литературном произведении вариантов может быть гораздо больше, и раскрытие психологии героя необязательно связано с экшеном, передвижениями в пространстве и во времени. А вот в ролевой игре без экшена не обойтись.