«Если», 2011 № 01 (215) - [6]

Вполне информативным для пытливого ума выглядит и список американских исследовательских центров, где сконцентрировались лучшие физики «нулевых»: Национальный институт стандартов и технологий, Национальная ассоциация космических исследований, частные исследовательские центры в Калифорнийском технологическом институте, в Калифорнийском, Стэнфордском, Принстонском и Чикагском университетах. Все эти центры, во-первых, выделяются из общего ряда завидным финансированием. Во-вторых, они известны своими стратегическими программами по привлечению лучших ученых со всего мира. К тому же в Стэнфорде и Калифорнийском технологическом обитают лучшие специалисты в области информационных технологий (Силиконовая долина), а без талантливых специалистов в области программирования и инжиниринга никакой Суперкомпьютер не проработал бы и дня.

Остается только понять, над какими же задачами трудится Суперкомпьютер, обладающий разумом? О каких новых открытиях в физике нам предстоит вскоре узнать? Я не могу ничего утверждать наверняка, но вполне могу предположить. Одним из главных устремлений сегодняшних физиков-теоретиков является теория, которая естественным образом предсказывала бы наблюдаемые значения всех параметров фундаментальных частиц. Они верят Эйнштейну, который считал, что правильная теория, описывающая наш мир, должна быть красивой, логичной и простой. Однако сегодняшним теориям до стройности и логичности еще далеко. Почему? Да потому что большинство параметров элементарных частиц больше похоже на набор случайных чисел, чем на проявления некоей скрытой гармонии природы. Почему, например, масса электрона в тысячу раз меньше массы протона, который на два порядка легче W-бозона? Совершенно непонятно. Между тем небольшое изменение массы электрона — всего в 2–3 раза — привело бы к тому, что жизнь известного нам типа не возникла бы вообще.

До Эйнштейна теоретики мыслили только в категориях Пространства и Материи. Гений двадцатого века объединил Пространство, Материю и Время, одним скачком расширив горизонты физической науки. А потом размышления о происхождении мира привели физиков к совершенно новому пониманию природы. Неожиданно они задумались над тем, как же можно пытаться описывать целое, если осознаешь только его часть, и, исчерпав задел, оставленный Эйнштейном, стали сходить с ума, пытаясь пристегнуть к устоявшейся естественнонаучной картине мира новый параметр — Сознание. Физики-теоретики стали задавать сами себе весьма нехарактерные для физики вопросы: а возможно ли, что сознание, подобно пространству-времени, имеет свои внутренние степени свободы, пренебрежение которыми ведет к фундаментально неполному описанию Вселенной? А что если наши ощущения более реальны, чем даже материальные объекты? А возможно ли «пространство элементов сознания»? И можно ли предположить, что сознание способно существовать само по себе, даже при отсутствии материи, подобно гравитационным волнам, существующим при отсутствии протонов и электронов?

На этой волне в начале «нулевых» в моду вошел и антропный принцип. В слабой форме он говорит о том, что Вселенная познаваема и состоит из частей с различными свойствами, а мы живем в той ее части, где наша жизнь возможна, поэтому любое обсуждение изменений массы электрона совершенно бессмысленно. А в сильной форме антропный принцип утверждает, что Вселенная и не могла бы возникнуть другой, в противном случае в ней было бы невозможно наше существование. В общем, голая метафизика, как ни крути. И долгое время серьезные ученые старательно избегали применения антропного принципа в своих теоретических изысканиях. Но после признания инфляционной теории происхождения Вселенной физическое сообщество развернулось на сто восемьдесят градусов. Все вдруг согласились, что именно антропный принцип может сделать космологические построения несколько более связными. И такой крутой разворот, на мой взгляд, совершенно верно указывает нам направление, в котором задействуются ресурсы Суперкомпьютера.

И в этом направлении ему еще работать и работать, кстати. Пока связность новой картины мира у физиков получается весьма условной. Взрывной креатив они так и не наработали. Инфляционная теория, которая стала почти базовой для современной космологии, — это лишь одна из модификаций уже привычной модели Большого взрыва. Отличие лишь в том, что, согласно новой теории, наша Вселенная возникла не в результате мгновенного расширения из состояния бесконечной плотности (сингулярности), а в результате квантовой флуктуации из крошечного пузырька бесконечно легкой пространственно-временной пены, после чего наша Вселенная за ничтожно малый промежуток времени (десять в минус тридцать четвертой степени секунды) смогла растянуться до космических размеров (четырнадцать миллиардов световых лет). Причем, как уверяют физики, процесс инфляции во Вселенной продолжается. И мы, по их мнению, живем лишь в одном из бесчисленного множества миров, которые постоянно образуются друг из друга методом почкования.

С одной стороны, все это кажется каким-то уж очень знакомым. Вся теория словно бы спрыгнула к нам со страниц фантастических романов прошлого века. Не об этом ли мы читали в книгах Герберта Уэллса, Карела Чапека, Станислава Лема и братьев Стругацких? С другой стороны, ну и что? Если идея красивая, так она и в Африке красивая. Почему бы ей не прийти в голову сначала писателям, а только потом — ученым? Наш Петрович тоже недавно такой кульбит совершил, что впору и ему Нобелевскую премию вручать. Провел, так сказать, на себе эксперимент по объединению сознания с пространством-временем. Решили мы месяц назад на квадроциклах покататься. Пока на мотодроме по пересеченной местности крутились, все было нормально. Но Петровичу захотелось за кефиром в Горячий Ключ сгонять. Сейчас, говорит, быстро обернусь. Вылетел на асфальт и рванул. А там резкий поворот есть, напротив стелы с победой коммунизма. На этом повороте при скорости в семьдесят километров в час он и слетает к (неразборчиво. —