«Если», 2010 № 10 (212) - [10]

— Должно быть, оставил свою карту дома из принципа, — вздохнул Кен. — Из какого-нибудь дурацкого и никому не понятного принципа. И очки не носит по той же причине. Не стоит его останавливать, Чес. Сегодня-то карта при нем.

Однако Честити сочла предложение Кена нарушением бдительности. Мир этот, конечно же, несовершенен — приходилось признать, что в нем существуют и либералы, и кровоточащие сердца, и борцы за права человека, — однако разве можно позволить потенциальному смутьяну беспрепятственно бродить по городу, если по долгу службы ты имеешь полное право остановить его, допросить и, по крайней мере, дать понять, что за ним наблюдают?

— Простите, мистер Пегг, — сказала она, делая шаг вперед (Честити обожала возможности, предоставляемые этими новыми технологиями; обращение по имени сразу же ставило подозрительных лиц на место). — Не назовете ли вы мне причину, заставляющую вас отказаться от мушиных глаз?

Ричард моргнул, бросив тревожный взгляд в сторону удалявшейся Дженни, которую, возможно, ему более не придется увидеть.

Итак, почему он не носит очков? Объяснить трудно, почти невозможно. Понятно было только одно: если он заведет очки, то утонет в них.

— Разве уже существует закон, требующий, чтобы люди обязательно носили их в городе? — пробормотал Ричард, вновь посмотрев на Дженни, вместе с розовым зонтиком самым жестоким образом садившуюся на тот самый поезд, которым он рассчитывал уехать.

Тон его ни в коей мере не понравился Честити.

— Пока еще нет, — сказала она, — но скоро будет, как и относительно идентификационной карты. И раз уж мы коснулись этой темы, мне хотелось бы посмотреть на вашу…

Тут коллега ткнул ее в бок. На противоположном конце вестибюля над толпой запрыгала крупная красная стрела, указывавшая вниз — на молодого выходца из Малави по имени Гладстон Мулузи, виза которого закончилась на предыдущей неделе.

— Добыча! — выдохнула Чес.

— Еще бы! — согласился Кен.

— Значит, я могу идти? — спросил Ричард, с тоской глядя на священный теперь поезд, внутри которого находилась сейчас милая и сладкая Дженни.

— Ступайте, — отрезала Чес, не отводя глаз от новой жертвы.

Ричард бросился к поезду и успел вскочить в вагон за миг до того, как сомкнулись двери. После этого он прошел три вагона в поисках Дженни, переступая через чемоданы и грубо расталкивая людей, укладывавших свои пожитки на багажные полки. Некоторые пассажиры готовы были вскипеть, поскольку ему даже в голову не пришло произнести эти два слова: «извините» или «простите».

Но кого это волновало? Только не Ричарда. Он и не замечал общей реакции на себя. Главное было в другом: вот она, Дженни, сидящая в одиночестве в рядке обращенных вперед сидений. Приблизившись, Ричард с бьющимся сердцем впервые обратился к ней со словами:

— Эти места свободны?

— Да, свободны, — ответила Дженни.

Голос ее был полон музыки. Ричард рассмеялся. Дженни коротко улыбнулась и посмотрела в сторону, посчитав его странным, но безвредным, удивившись тому, что на нем нет очков, и с неудовольствием отметив кислый запах заношенной одежды. Старший брат Дженни был аутистом, так что ко всяким странностям она успела привыкнуть и потому отреагировала на Ричарда без враждебности и недружелюбия, каковые испытали бы на ее месте многие. Кроме того, в данный момент ей было абсолютно не до него. А запашок можно было и потерпеть.

Тут поезд тронулся с места, и, глянув на иконку непрозрачности, она уморгала ее до восьмидесяти процентов. На улице очки приходилось держать почти прозрачными, чтобы не попасть под машину и не сталкиваться с другими людьми. Но теперь смотреть вперед был обязан машинист. Дженни более не нуждалась в реальности и могла соответствующим образом снизить ее вклад в поток нервных сигналов, достигающих зрительной коры ее мозга. Предметы и люди в физическом мире сразу стали водянистыми и призрачными. Мир очков, напротив, обрел реальность и сделался красочным и ощутимым.

«Какая жалость, что кроме зрения нельзя отключить и запах», — подумала она, бросив взгляд на Ричарда и морща нос.

Ричард неуместным образом рассмеялся, и Дженни снова поглядела на него, точнее на призрачный силуэт, который она могла воспринимать двадцатью процентами своего зрения, пытаясь понять, что же так развлекло этого человека. Он смотрел не на нее — на что-то такое, что было за окном. Это показалось ей симпатичным, и Дженни улыбнулась.

Устроившись на своих местах, почти все в вагоне прикрутили на семьдесят пять — девяносто процентов прозрачность своих мушиных глаз. Послышался негромкий общий ропот — пассажиры стали вызывать мужей, жен, детей, приятелей и подруг, передавая весть о том, что уже находятся в пути.

Дженни глянула на часы в блоке аксессуаров.

«Скоро позвонит Бен, — подумала она. — Лучше не буду никого вызывать, а то он не сможет пробиться».

Дело было в том, что когда ее номер оказывался занятым, у него слишком быстро заканчивалось терпение.

Поэтому, моргнув на почту, Дженни отправила сообщение боссу: Не забудьте переговорить с мистером Джексоном из Службы обработки данных до начала утренней планерки!

Она уже оставила такую запись в его ежедневнике, однако шеф настолько уже привык ко всякого рода напоминаниям, что часто просто забывал посмотреть туда. Поддерживая порядок, она напоминала ему в течение дня. Однако в отношении Бена Дженни ощущала себя круглой дурой.