«Если», 2009 № 05 (195) - [30]

* * *

Агентство, по-видимому, считало, что от меня еще может быть польза, и поспешило вмешаться. Именно оно позаботилось о том, чтобы полиция квалифицировала произошедшее как несчастный случай.

* * *

Но вернемся к настоящему…

Можно быть пьяницей и при этом иметь доступ к информации высшей степени секретности. Только нужно быть очень осторожным пьяницей. Хорошо бы также, чтобы твои отношения с Агентством носили неофициальный характер.

Я сидел в своем кабинете в подвале собственного дома и вытаскивал пробку из бутылки «Рислинга», когда по защищенной линии мне позвонил Энди Маккаслин. После смерти Конни я так и жил в подвале, предоставив дому наверху превращаться в гниющий труп, который мне хотелось бы похоронить вместе с воспоминаниями. Впрочем, на самом деле дом был не в таком уж плохом состоянии: я слишком часто отсутствовал, чтобы успеть нанести ему сколько-нибудь значительный ущерб. Просто с некоторых пор я предпочитал полутемные подвалы нормальному человеческому жилью.

— Алло, — сказал я в трубку. — Это ты, Энди?…

Мой голос был тверд, как скалы Гибралтара, хотя бутылка «Рислинга» была сегодня не первой. В отличие от отца, я научился растягивать удовольствие. И держаться. Держаться во что бы то ни стало.

— Слушай, Брайан, я сейчас за тобой заеду. Нужно смотаться в одно место. Я буду примерно через час, так что жди. И еще — оденься потеплее, о'кей?

Но я не придал его словам особого значения. Во мне и так плескалась почти целая бутылка — куда уж теплее?

* * *

Луна в небе походила на белую покерную фишку. Залитая голубоватым светом пустыня, пересеченная резкими, будто чернильными тенями, неслась за стеклами машины. Мы ехали в принадлежащем Энди «чероки» последней модели. Ранним утром Энди, бросив все дела, сорвался из нашего лос-анджелесского отделения в погоне за тем, что манило его, «словно долбаная голубая мечта».

— Может, все-таки скажешь, куда мы так мчимся?

— Извини, но мне не хотелось бы что-то говорить тебе заранее. Это может… повлиять на твою беспристрастность, исказить восприятие. Твой разум должен быть совершенно чист, иначе ничего не сработает.

— Ладно, буду думать о хорошем и светлом.

— Вот и отлично. Только держись крепче… — Энди притормозил, потом вдруг свернул с асфальтированной двухрядки, по которой мы ехали, прямо на целину. Джип запрыгал по неровной, спекшейся поверхности пустыни. Короткий сухой кустарник омерзительно скрежетал по днищу машины.

— Эй, дорога — там, — сказал я, показывая себе за спину пальцем.

Он только кивнул, но даже не подумал снизить скорость. Еще минут двадцать мы мчались по окаменевшим ухабам; потом Энди затормозил и выключил двигатель. Я огляделся. Джип стоял посреди голой, бесплодной и холодной пустыни.

Точно такая же пустыня была у меня внутри.

— Я догадываюсь, что это не шутка, — проговорил я, — но только потому, что ты никогда не шутил.

— Пошли, — сказал он.

Мы выбрались из машины. Энди был высоким, крупным парнем ирландско-шотландского происхождения, с широкими плечами и объемистым брюхом. Сейчас он был в широком овчинном тулупе, джинсах и ковбойских сапогах со скошенными каблуками. Этакий крутой сукин сын… его тулуп, впрочем, чем-то напомнил мне магистерскую мантию. Я знал, что дома у Энди хранится несколько настоящих мантий, каждая из которых соответствует одному из развешенных по стенкам дипломов, но в них ему было бы сейчас холодновато.

Вместе мы отошли от джипа на несколько шагов.

— Скажи, что ты видишь? — спросил Энди. Я еще раз огляделся.

— Не много.

— А все-таки?

Я слегка откашлялся.

— Вижу пустыню, кустарник, кактусы. Глину вижу, песок… Несомненно, у нас под ногами кишмя кишат многочисленные змеи и гады, которым не терпится кого-нибудь ужалить, но мне их не видно. Ах да, в небе висит довольно симпатичная луна. А что?

Я потер ладони и переступил с ноги на ногу. На мне была куртка с надписью «Привет из солнечной Калифорнии!», но она почти не защищала от пронизывающего холода. За какие-то пару минут я промерз до костей и пребывал в уверенности, что мне срочно нужно выпить. Впрочем, в последнее время мне постоянно не хватало хорошей порции чего-нибудь крепкого. После многих лет, проведенных в угрюмом воздержании, которое я сам себе навязал, мне вдруг открылось, что спиртное прекрасно справляется с самыми настойчивыми призраками и демонами прошлого. При этом с моей стороны совершенно не требовалось никаких волевых усилий, на которые я полагался вплоть до смерти Конни. Один стакан — и прошлое отступало. Одно плохо — стоило алкоголю выветриться, и все приходилось начинать сначала.

Так же, вероятно, было и с моим отцом. Я, впрочем, до сих пор не представляю, какие воспоминания могли терзать его: он выписал себе билет в один конец задолго до того, как я вырос настолько, чтобы со мной можно было обсуждать подобные вопросы. Любопытно, что через два года после его смерти я сам едва не отправился по тому же маршруту. Это произошло в лагере рейнджеров, куда я поступил в отчаянной надежде избавиться от чувства одиночества и найти в этом мире покой и порядок. Энди, проходивший курс специальной подготовки вместе со мной, в последний момент выбил из моей руки пистолет и сумел убедить меня не совершать поступков с необратимыми последствиями. Благодаря ему начальство так никогда и не узнало об инциденте, но впоследствии я много раз спрашивал себя, не жалеет ли Энди о том, что когда-то помешал мне покончить с собой. Кто-кто, а он-то лучше других понимал, что умри я тогда, и количество жестокости в этом не самом лучшем из миров могло бы существенно уменьшиться.