«Если», 2008 № 03 (181) - [83]

— Что с вами? — ахнул Валерий Львович.

— Навязчивости, — прохрипел Стратополох, оседая на стул. Участковый всмотрелся и понял, что дело, кажется, и впрямь серьезное.

— В чем это выражается?

— Я все переделываю, доктор!

— Что именно?

— Текст! — вздрогнув, признался Стратополох. — Переписываю каждый абзац по сто раз.

Далее оба понизили голоса, подались через стол друг к другу, беседа пошла напряженно, тревожно, стремительно.

— По сто раз, вы говорите?

— Ну не по сто… По десять, по двадцать раз! Ничего не могу с собой поделать. И боюсь, боюсь…

— Чего боитесь?

— Боюсь, как бы какое слово не повторилось.

— А если повторится?

— Плохо…

— Почему? Дурная примета?

— Нет. Просто боюсь. Перечитаешь, что написал, вроде нет повторов. А потом опять появляются. Сами…

Артём видел, как в пристальных увеличенных линзами глазах участкового затлел охотничий огонек. Только бы не переиграть, только бы не переиграть…

А недоиграешь — тоже ничего хорошего.

— То есть чувствуете сильный страх?

— Да! А тут еще значки вдобавок…

— Какие?

— Просто значки. Я их вижу, понимаете, вижу!

— Как видите: в голове или на мониторе? Что за значки?

— Такие маленькие…

— Какого цвета?

— Кажется, черного. Да, черного. Точечки между словами, а в конце абзаца вроде буква «П» с хвостиком… Я их ненавижу.

— Почему?

— Они нехорошие.

— Откуда знаете, что нехорошие?

— Я их не печатал. Они сами появляются и мешают.

— С какой целью мешают?

— Не знаю.

— Они разговаривают с вами?

— Нет, не разговаривают.

— Смотрят на вас?

— Ну… в каком-то смысле… Да, смотрят.

— Отключить не пробовали?

— Пробовал. Не выходит.

— Отвернуться от них можете?

— Могу, наверное, но… они же все равно там!

Искры любопытства в глазах участкового разгорались ярче и ярче. Такое впечатление, что каждый ответ Артёма, с одной стороны, озадачивал Валерия Львовича, с другой — приводил в восхищение.

— Вам что-то не дает отвернуться от монитора?

— Да.

— Значки?

— Нет.

— А кто?

— Не знаю. Говорит: «Убери эпитет, убери эпитет…» Подзуживает, подзуживает…

— Это человек? Кто он такой? Мужчина? Женщина?

— Нет… Не человек. Нечто.

— То есть оно знает ваши мысли? И влияет на вас?

— Да, очень…

— А как оно влияет, посредством чего?

— Не знаю…

— Вы разговариваете с ним?

— Да… ругаюсь.

— Мысленно?

— Иногда вслух.

— И оно слышит?

— А черт его разберет…

— Хоть раз видели его?

— Нет. Ни разу.

— Какое отношение оно имеет к вам?

— Я же говорю: сидит в голове, как пуля… То ему не так, это не эдак… Доктор! — взмолился Стратополох. — Помогите!

Валерий Львович откинулся на спинку стула и прикрыл веки с удовлетворением меломана, только что прослушавшего скрипичный квартет. Снял, как водится, свои окуляры, достал бархотку и на этот раз протирал линзы особенно долго. Всю душу вымотал.

— Ну что ж… — с прискорбием молвил он, водружая очки на место. — Навязчивость, выраженная в ритуалах… Необходимость по многу раз переделать абзац… суеверно избежать повторов… Убежденность, будто текст от этого становится лучше… А «значки», насколько я вас понимаю, явление псевдогаллюцинаторное, так?

Стратополох подавленно молчал.

— Стало быть, вы даже знаете, что от истинных галлюцинаций можно отвернуться, а от псевдогаллюцинаций — нет… Да еще вдобавок это ваше «нечто»… Хорошо подготовились, Артём Григорьевич, просто хорошо! Невроз навязчивых состояний вышел у вас прямо как настоящий… Поздравляю! Я вам даже едва не поверил… Слушайте, а вы, наверное, неплохой писатель!

Глава 15. На круги своя

Восстает мой тихий ад

В стройности первоначальной.

Владислав Ходасевич.

— Артём Григорьевич!..

Опять все та же супружеская чета.

— Поздравляем, поздравляем… — лучась радушием, пела медоточивая соседка, глаза же у самой опасливо постреливали по сторонам. — Такая честь, такая честь… Неужели на премию Безуглова?

Серенькое костистое личико супруга под козырьком серенькой кепки вымученно покривилось в некоем подобии заискивающей улыбки. Из кармана плащика опять торчал свежий номер газеты «Будьте здоровы!».

— Вот о ком вам написать надо, вот, — указывая на невзрачного спутника жизни, умильно продолжала соседка. — Всю жизнь за правду страдаем, никак справедливости не добьемся… Да и где она, справедливость? — вздохнула она, пригорюнившись.

Кое-как отвязавшись и заверив, что обязательно выслушает при случае душераздирающую историю их трудной жизни, Стратополох проник в подъезд, где приостановился, восстанавливая истерический настрой, частично утраченный после беседы с соседями.

Любую, даже самую мягкую попытку привести его к общему знаменателю он воспринимал всегда как посягательство на свою внутреннюю свободу. Но теперь… То, что происходило теперь, даже сравнить было не с чем.

Чувствительная, ранимая душа литератора билась, корчилась и требовала учинить в знак протеста нечто самоубийственное: ну, например, взять и отказать Безуглову, когда тот попросит о встрече. Да, но, с другой стороны, обнадежил, согласился сотрудничать, даже что-то там подписал… Неловко людей подводить.

А им его так обжимать — ловко?!

«В конце концов клялся я не вам, а Гиппократу!»

Родной двери Артём достиг в остервенении.

Однако, стоило войти в прихожую, шибануло ароматами, от которых он успел, оказывается, отвыкнуть напрочь: никотин, перегар и почему-то водяной пар. Как в бане.