«Если», 2008 № 03 (181) - [73]

— Пусть тогда скажет при всех… — Лицо Пуговки внезапно отупело, и требование так и не было предъявлено. Что сказать при всех? «Я люблю Родину»? Теперь, пожалуй, и скажет…

— Пусть принесет больничную карточку! — нашлась она. Артём шагнул из-за стола, одернул пиджак.

— Карточку мне никто на руки не даст, — глухо произнес он, но такая запала тишина, что все расслышали. — А выписку — принесу. Сейчас пойду и принесу… — Неистово повернулся к вестнику и в свою очередь воткнул палец в воздух. — И ты, гад, у меня эту выписку съешь! При всех!..

Стратополох был настолько взвинчен, разозлен и встревожен (не бывает же дыма без огня!), что вопреки собственным обычаям воспользовался городским транспортом ради каких-то двух остановок. Выскочив из троллейбуса на проспекте Поприщина, устремился знакомым путем вверх по узкой зеленой улочке, извилисто взбегающей к бело-розовому особнячку поликлиники. И все же, поравнявшись с памятным торцом жилого дома, не мог не приостановиться.

Отчаянная борьба доктора Безуглова с психической эпидемией, иначе говоря, с культом собственной личности, продолжалась. Глухая стена была теперь задрапирована новым живописным полотном, с которого куда-то поверх голов прохожих преданно взирали счастливая девочка и не менее счастливый мальчик — оба, понятно, с юннатскими галстуками на стройных, безупречно чистых шеях. В нижней части плаката значилось: «Спасибо, доктор!»

Пополизаторство (оно же анилингвус), судя по всему, помаленьку превращалось в род искусства. И не придерешься ведь ни к чему! Мало ли докторов на белом свете?

А с другой стороны, стоит ли вообще ломать национальные традиции? Так уж повелось издавна, что с матом у нас борются матерщинники, с алкоголизмом — алкоголики…

Ох, не одолеть вам, доктор, этой психической эпидемии.

Хотя почему бы и нет? Общественная язва, как известно, считается излеченной, когда к ней привыкают настолько, что просто перестают замечать.

Проскочив мимо пугающего плакатика на входе «Познавая себя, обессмысливаешь окружающую действительность», Артём миновал одну за другой таблички «Тавматург», «Пивдиатр», «Гиппиатр» — и остановился в конце коридора перед нужной дверью. Открыл, вошел.

— Мне сказали, что я снят с учета!

Добрейший Валерий Львович взглянул сквозь сильные линзы на незваного гостя строгими преувеличенными глазами.

— Что вы имеете в виду?

— Что я уже не числюсь у вас патриотом!

— Патриопатом, — уточнил участковый.

— Ну патриопатом!

— Вообще-то это врачебная тайна… — с неудовольствием начал было Валерий Львович, затем, глядя на трагическую физиономию Стратополоха, не выдержал, улыбнулся.

То есть все-таки снят! Стены кабинетика поплыли, кружась, и Артём почувствовал, что теряет равновесие. Подобные симптомы характерны при вертиго эпилептическом, когда больной, чтобы устоять на ногах, начинает вращаться вокруг своей оси. Характерно также резкое побледнение лица.

Винтообразно присел, не дожидаясь приглашения.

Долго не мог вымолвить ни слова.

— Тайна! — сипло вытолкнул он наконец. — Хороша тайна! Уже на другом конце города известно… А ведь врачи! Клятву небось давали!

Участковый психотерапевт поскучнел.

— Ну, во-первых, клялся я не вам, а Гиппократу, — миролюбиво заметил он, снимая очки и доставая бархотку, — а во-вторых, смею заверить, лично я ничего не разглашал.

— А кто же тогда?

— Решение относительно вас, как сами догадываетесь, принималось коллегиально…

Да-да, конечно! «Гиппиатр», «Пивдиатр», «Тавматург»… Вали все на них!

— …но я не думаю, чтобы мои коллеги могли столь грубо пренебречь профессиональной этикой, — с глубокомысленным видом шлифуя линзы, продолжал Валерий Львович. — Вы говорите, известно уже на другом конце города? Вообще-то это очень странно… Можно, конечно, допустить, что нас подслушал кто-то из технического персонала. Электрик, уборщица… — Запнулся, задумался. — Нет, все-таки, наверное, электрик. Вертится тут один такой — маленький, светленький… громкоголосый…

— Но ведь патриопатов с учета не снимают!

— Да, обычно такое не практикуется, — кивнул участковый. — Но, знаете, бывают и исключения. Редко, но бывают. — Вновь водрузил очки и доброжелательно уставился на бывшего пациента. — Мнительность, Артём Григорьевич, мнительность и пристрастие ставить себе диагноз без должных на то оснований. Поймите, это нам, специалистам, решать, переходит ваше чувство к Отечеству за грань патологии или не переходит. Нет, конечно, абсолютно здоровым вас не назовешь… да и никого не назовешь… но перверсия-то ваша, признайтесь, мнимая. Вы, Артём Григорьевич, не просто натурал. Вы, если можно так выразиться, натуралиссимус… С чем я вас и поздравляю.

— Звонок, что ли, был? — угрюмо спросил Артём. Валерий Львович не понял, встревожился.

— Звонок? — переспросил он. — Какой звонок?

— Сверху.

— Ну-у, батенька… — как-то даже разочарованно протянул участковый. — Это вы слишком много о себе мните…

Стратополох беспомощно оглядел привычный уютный кабинетик, откуда его, кажется, изгоняли навсегда. Мирок, в котором он привык спасаться, убегая от окружающего безумия. Все здесь было по-прежнему, все как в прошлый раз. На трехэтажной книжной полке, правда, объявился новосел — двухтомник «Партизанские тропы» (первый том — «Партизанские метафоры», второй — «Партизанские синекдохи»).