«Если», 2007 № 10 (176) - [3]

Я начал уставать от его игр, но Карен последовала за ним, поэтому я поплелся следом. Эксцентричность всегда интриговала Карен — возможно, потому что сама она весьма уравновешенная и здравомыслящая. Кстати, это одна из причин, почему я в нее влюбился.

Аллен протянул мне пачку графиков, схем и медицинских сканов, словно ожидая, что я начну их читать.

— Видишь, Джефф? Это показатели Люси, снятые во время игры в шахматы. Область мозга, называемая «хвостатое ядро», которая помогает переключать шестеренки с одной мысли на другую, показывает низкую активность. Так же ведет себя и таламус, обрабатывающий входящие сенсорные сигналы. А здесь…

— Я риэлтор, Аллен, — прервал я его грубее, чем собирался. — Что означает вся эта фигня?

Аллен взглянул на меня и сказал просто:

— Люси научилась устранять статику.

— Какую статику? — спросил я, хотя прекрасно помнил наш разговор двадцатипятилетней давности.

— Ты хочешь сказать, — вмешалась Карен, которая всегда быстро схватывала суть, — что Люси может сосредоточиться на чем-то одном, не отвлекаясь на все прочее?

— Именно это я только что и сказал, разве не так? — произнес Аллен. — Люси Хартвик умеет контролировать собственный разум. Когда она играет в шахматы, то это все, что она делает. В результате она теперь сравнялась с игроками верхних эшелонов шахматного мира.

— Но реально она ни с кем из этих лучших игроков пока не играла? — уточнил я. — И все это лишь твоя оценка, основанная на результатах ее игры против какого-то компьютера.

— Это одно и то же.

— Нет!

— Джефф! — укоризненно произнесла Карен, удивленная моей яростью.

— Да, Джефф, прислушайся к Карен, — посоветовал Аллен. — Неужели ты не…

— Карен!

— …понял? Люси каким-то образом достигла полной концентрации внимания. Это позволяет ей просто… просто мчаться вперед в решении тех проблем, на которых она решает сосредоточиться. Неужели ты не понимаешь, что это может означать для медицинских исследований? Да для любой области науки? Мы сможем решить проблемы глобального потепления, рака, токсичных отходов и… вообще какие угодно!

Насколько мне было известно, Аллена никогда не интересовало глобальное потепление, и с моих губ едва не сорвалось ехидное замечание. Но то ли выражение лица Аллена, то ли ладонь Карен на моей руке остановили меня.

— Это может стать чудом, Аллен, — негромко сказала она.

— И станет! — воскликнул он страстно, как во время того самого припадка, что случился с ним в седьмом классе. — Станет!

* * *

— И как это следует понимать? — осведомилась Карен, когда мы ехали домой.

— Ну, просто Аллен повел себя…

— Не Аллен. Ты.

— Я? — притворно изумился я, но прикинуться дурачком не удалось.

— Я никогда тебя таким не видела. Ты откровенно издевался и над ним, и над тем, что действительно может стать огромным прорывом в биохимии мозга.

— Это всего лишь теория, Карен! А девяносто процентов теорий оказывается пшиком, едва кто-нибудь проводит контролируемый эксперимент.

— Но ты, Джефф… Ты не хочешь, чтобы эта теория подтвердилась!

Я даже развернулся на водительском сиденье, чтобы взглянуть ей в лицо. Карен застыла, глядя строго перед собой и словно запечатав цементом прелестные губки. И моим первым инстинктивным желанием стало устроить буйный скандал, но… не Карен.

— Даже не знаю, что и сказать, — негромко проговорил я. — Аллен почему-то всегда пробуждал во мне все худшее. Может быть… я просто ревную.

Повисла долгая пауза, во время которой я изо всех сил пытался сосредоточиться на дороге. Желтая разделительная полоса, не пересекать, тридцать пять миль в час, впереди рытвина…

Потом рука Карен легко коснулась моего плеча, и в мире снова все стало хорошо.

* * *

После того дня я изредка общался с Алленом. Два-три раза я звонил ему, и мы говорили минут по пятнадцать. Точнее, говорил Аллен, а я слушал, подавляя раздражение. Он никогда не спрашивал обо мне или о Карен. Он рассуждал исключительно о разнообразных особенностях Люси Хартвик: ее спинномозговой и внутричерепной жидкости, структурах ее нейронного возбуждения, ее крови и культурах тканей. Он рассказывал о ней так, словно она была не более чем набором биологических загадок, которые он намерен разгадать, и я даже не мог представить, как происходит их ежедневное общение. Карен я в эти подробности не посвящал, сам не знаю почему.

Так прошел первый год. В следующем июне все изменилось. Отчеты Аллена (по сути, это были именно отчеты, а не беседа) превратились в поток непрерывных жалоб.

— Управление по контролю за продуктами и лекарствами уже целую вечность рассматривает мою заявку по ПНП. Вечность!

Я догадался, что ПНП означает «прототип нового препарата», а эта заявка должна дать зеленый свет его исследованиям Люси.

— Люси просто невыносима! Когда она мне нужна, ее невозможно застать — шляется по всему миру на шахматные турниры. Словно шахматы важнее, чем моя работа с ней!

Я вспомнил то далекое лето, когда для самого Аллена шахматы застили белый свет.

— Меня приводят в отчаяние три вещи: эгоизм, бюрократизм и политиканство.

— Угу.

— И неужели Люси не понимает, насколько важны мои исследования?! Какой здесь невероятный потенциал для усовершенствования мира!