«Если», 2007 № 01 (167) - [12]

В то утро Людвиг занимался решением одной забавной математической задачи по теории графов. Проще говоря, пытался провести поезд по всем мостам, не проехав по одному и тому же дважды. То ли он напутал в расчетах, то ли задача и в самом деле не имела решения, но сколько бы Людвиг ни щелкал тумблерами, переключая стрелки, всякий раз приходилось возвращаться к уже пройденному.

Все случилось, когда поезда промчались навстречу друг другу, жужжа, как сердитые шмели. Людвиг на секунду отвлекся, рассчитывая маршрут. Раздался сухой треск, в воздухе пахнуло электричеством. «Юнион-Пацифик» подскочил на рельсах, завалился на бок, да так и остался лежать, вращая колесами. Людвиг уставился на рухнувший поезд, ожидая, что из электрического моторчика повалит густой дым. За всю историю железнодорожной страны это была первая катастрофа. Второй поезд покатил дальше, а на рельсах остался лежать крошечный краб из голубоватого стекла.

Это была ничем не примечательная поделка, вроде тех, что втридорога продают туристам на побережье. Не меньше десятка подобных стеклянных зверушек — жирафов, рыбок и собачек — стояло у Венди на книжной полке еще в относительной недосягаемости для Даники; но среди них не водилось членистоногих. Появление краба было необъяснимо. Людвиг, не задумываясь, поставил бы сотню: секунду назад краба здесь не было.

Он взял игрушку, неприятно теплую на ощупь. Выпученные глаза блеснули, словно подмигнув, и Людвиг выронил краба. Закатившись под стол, тот замер, переливаясь в свете электрической лампочки.

Людвигу потребовался почти месяц, чтобы найти объяснение таинственной материализации. Он уже склонялся к тому, что стал свидетелем спонтанного холодного синтеза, однако такая гипотеза не объясняла, почему конечный продукт появился именно в виде стеклянного краба. Остановиться на очередной шутке природы — не самой удачной, гораздо хуже муравьедов, — означало признать себя никудышным исследователем. Людвиг на это пойти не мог.

Подсказка пришла неожиданно, с первым летним номером «Популярной науки». В заглавной статье журнала разбирались некоторые нестыковки в теории относительности. Автором значился кембриджский профессор, нобелевский лауреат, к несчастью, лишенный способности внятно излагать свои мысли. Уже на четвертом абзаце Людвиг заблудился в хитросплетениях терминов и формул, а дочитав, не смог вспомнить, с чего все начиналось. Он вернулся на пару страниц назад и наугад просмотрел один абзац:

…Полем Дираком было предложено существование ненаблюдаемого моря электронов, обладающих отрицательной энергией. Если выудить из этого моря один электрон, то в результате образуется дырка, принимаемая за положительно заряженный электрон — позитрон. Считается, что эта идея пришла к Дираку во время решения знаменитой задачи с отрицательными рыбами…

Людвиг захлопнул журнал. Невидимое море и отрицательные рыбы — образ мгновенно пленил его. Было в нем что-то величественное, как на знаменитой фотографии Дэвида Дубиле, где вокруг одинокого аквалангиста кружат тысячи морских щук. Может быть, сейчас рядом с ним тоже плавают рыбы и именно из ненаблюдаемого моря пожаловал краб?

Но в работах Дирака не обнаружилось ни слова о крабах: только отрицательные рыбы и мучительные попытки примирить теорию относительности с квантовой механикой. В итоге, конечно, ученому дали Нобелевскую премию, на пару со Шрёдингером. То, что одному она досталась за несуществующую кошку, а второму — за отрицательных рыб, свидетельствовало только о чувстве юмора Нобелевского комитета.

Пришлось признать: Дирак не довел работу до конца. Глупо погнался за первой ассоциацией. В дальнейшем его ошибку повторил Эшер на знаменитой мозаике из переплетающихся черных и белых рыб. Конечно, картине нельзя отказать в наглядности: художник старательно изобразил пересечение материи и антиматерии. Однако столь плотное наполнение пространства противоречило наблюдаемой гравитации. Даже школьнику ясно, что такое количество невидимой трески абсурдно. И ученый, и художник забыли, что водная фауна не исчерпывается рыбами.

Мысль о прочих отрицательных созданиях, населяющих невидимое море, показалась Людвигу логичной. Она замечательно вписывалась в симметричную картину мироустройства. То, что вместо живого краба ему досталась стеклянная поделка, Людвига не смутило. В статье, посвященной античастицам, он прочитал, что они являются стабильными величинами и в пустом пространстве могут существовать бесконечно долго. Чего-чего, а стабильности у игрушки было не отнять. Но если следовать теории, ее столкновение с обычным крабом должно приводить к аннигиляции с колоссальным выходом энергии и образованием пары примитивных созданий. Дафний, быть может. Проще говоря, крабы взорвутся, как Алиса, наглотавшаяся зазеркального молока.

В таком ключе появление краба вселяло нешуточное беспокойство: Людвиг случайно стал обладателем самой мощной бомбы в мире. С ядерной физикой он был знаком поверхностно, но прекрасно понимал: последствия распада даже незначительного членистоногого будут катастрофическими. От города ничего не останется. Людвиг допускал и более страшные сценарии. Вселенная, хотя и выглядит прочной, на деле весьма хрупкая штука. По сравнению с ней Шалтай-Болтай просто верх устойчивости — даже если бы он скакал по стене. Да и королевская рать внимательно присматривала за этим парнем. А кто присмотрит за Вселенной? Достаточно неловкого шага, чтобы мир полетел в тартарары.