«Если», 2006 № 10 (164) - [93]

— Теперь ты точно сможешь написать про отца книгу, — вдруг сказал Май.

Я не знал, смогу ли. Ведь я его почти не помнил. И все же теперь казалось, что вспоминаю больше и больше… Только вот песню о ёлочке я боялся повторять даже мысленно: сразу начинало щекотать в горле. Но самым главным во мне тогда было чувство победы. Прочное такое, спокойно-гордое. Я знал: мой отец выполнил то, что хотел, а я с друзьями помог ему.

Спасибо добрым елочным сказкам…

На следующий день весь эфир, как и накануне, бурлил скандалами, сенсациями и разоблачениями. Где-то арестовывали тайных агентов «Желтого волоса» (и скоро выяснялось, что многие из них никакие не агенты). Партии и организации, которые назывались «оппозиция», обвиняли в связи с «желтоволосатиками» свои правительства и грозили разноцветно-фруктовыми революциями: лимонными, банановыми, вишневыми, яблочными и даже огуречными (хотя, как известно, огурец не совсем фрукт).

Выступал Регент. Говорил, что он возмущен, полон самых решительных намерений расследовать коварные планы, обвинял иностранных империалистов и внутренних врагов. Выступали противники Регента и заявляли, что он сам виноват и что у него «физиономия в желтом пуху». Опять выступал Регент и говорил о происках «так называемых республиканцев», объявлял, что спасение страны в том, чтобы все люди проявили солидарность и на всеобщем референдуме поскорее выбрали нового императора. А за всеми его словами так и прыгала одна-единственная фраза: «Я ни при чем, я ни при чем…»

Тетя Маруся сказала:

— Евгений спит, Любаша учится, отец на работе, я пошла на рынок. Оставшийся народ пусть выделит добровольцев, которые вымоют кастрюли и тарелки. Хватит заниматься политикой.

Мы бросили жребий на пальцах: кому мыть? Выпало Свете и Маю. Май сказал, что Света могла бы справиться одна, там работы — раз чихнуть. А он позавчера в одиночку чистил большущий медный таз для варенья.

Света сказала, что, если Май будет спорить и плохо себя вести, мы выберем его на всеобщем референдуме обратно в императоры. Май сказал, что тогда он велит всех нас принудительно назначить пожизненными судомойками. Кроме Евгения, потому что он неисправимый лодырь… Так мы слегка позубоскалили, а потом Света вдруг посмотрела внимательней:

— Май, ты чего?

— А чего? — сказал он.

— Ты… как-то загрустил.

— Нисколько.

— Я же вижу. Обиделся на «императора»? Ну прости, я больше никогда…

— Да при чем тут это, — скомканно проговорил и правда погрустневший Май. — Я просто подумал…

— Про что? — шепотом спросили вместе Толь-Поли.

Май обвел нас глазами. Улыбнулся слабо и виновато. Мотнул головой, откидывая отросшие волосы.

— Да так… все про то же… Вот сейчас целые миллиарды людей сидят у телевизоров и ждут: наверно, что-то изменится, наверно, будет лучше. А ведь ничего не изменится, кого ни выбирай, кого ни назначай. Все так и будет, пока… — И он замолчал.

— Что «пока»? — спросил я, чтобы Май не молчал. Тревожно мне было от его молчания.

— Ну, пока все люди на Земле не станут относиться друг к другу… как люди… — выговорил он, будто делая усилие. Наверное, он хотел сказать «будут любить друг друга», но постеснялся.

— И для этого нужен Шар, — не то спросила, не то просто сказала Света.

Май шевельнул плечом и почти неслышно выговорил:

— Мне кажется, да.

Видимо, все мы разом представили висящий над землей хрустальный шар необъятных размеров. Храм-планету, в который человеческие души входят, как лучи, и делаются светлыми, очищаются от всякой хмари и мути.

Но как сделать такую громаду?.. Ну ладно, допустим, это получится. Но разве можно найти силу, которая держала бы эту великую тяжесть над поверхностью Земли, в невесомости?

«Сколько всего случилось за сутки», — подумал я.

Да, случилось столько, что отодвинуло мои прежние сомнения и страхи. Я даже перестал думать про ампулу. А сейчас вдруг вспомнил, но подумал беспечно: «А, ерунда! Еще несколько дней в запасе. Надо только напомнить Вите, чтобы принес завтра-послезавтра, не забыл». Мне теперь казалось, что все кончится легко и просто. Подумаешь! Ткну шприцем в плечо — и прощай прежние заботы. Главное, не прозевать момент, когда появится тот самый прыщик. Мерцалов говорил, что сперва должно зачесаться…

Будто в ответ на свои мысли, я ощутил на плече легкий зуд. Усмехнулся: вот как нервы откликаются на всякие страхи. Оттянул ворот футболки. Что это?.. Точно в том месте, куда однажды ткнул пальцем Мерцалов, светился алый бугорок. Словно ягода-брусника…

Сразу, без всяких «а может, не то, а может, случайность, совпадение», понял я, ощутил всеми нервами, что это оно.

— Света… Май… вот… раньше срока… — И откинулся, уперся в кровать локтями. Замутило…

Не помню, кто звонил Вите. Но примчался он моментально. То есть минут через пять. Вместе с девушкой, которая уже в дверях начала натягивать белый халат. Славная такая девушка, темноволосая, темноглазая, похожая на Грету.

Я к этому моменту уже пришел в себя. А чего было раскисать? Ну, «начался процесс» чуть раньше срока, что страшного? Сейчас, через минуту, все будет в норме. Вот медсестра уже отломила кончик ампулы, втянула в баллон шприца прозрачную жидкость. Теперь шприц в одной руке, а в другой набухшая пахучим спиртом ватка.