«Если», 2005 № 02 (144) - [16]

— Джун. Джун Тангейзер.

Джун Камень. Джун и Камень. И ландыши. Джун с Камнем в июне среди ландышей. Это как песня, которая все крутится и крутится в голове.

— Куда мы едем? — спрашивает он наперекор песне.

— К врачу, — отвечает Джун.

— Я думал, все улажено.

— Это специалист. Окулист.

После всего, что с ним сегодня случилось, это последнее потрясение выбивает у него из головы даже счастливую песню…

— Вот полномасштабная модель того, что мы вам имплантируем, — говорит врач, вкладывая в руку Камня прохладный шарик.

Боясь поверить, Камень сжимает его.

— В основе системы глаза — приборы. Каждый фотон — это такая частица, — ударяя в мембраны, выбивает один или более электронов. Электроны собираются в непрерывный сигнал, который через интерпретирующий чип поступает в ваши оптические нервы. Результат — стопроцентное зрение.

Камень сжимает модель так крепко, что больно руке.

— С точки зрения пластической хирургии, они несколько шокируют. Для такого молодого человека, как вы, я порекомендовал бы органические имплантаты. Однако заказчик распорядился, чтобы вы получили именно эти. Разумеется, у них есть несколько преимуществ.

Камень не спрашивает, в чем они заключаются, но доктор все равно разъясняет:

— Если вы мысленно произнесете ключевые слова, на которые запрограммирован чип, то сможете заставить его выполнять ряд дополнительных функций.

Во-первых, хранить оцифрованные копии конкретных изображений в RAM чипа для последующего просмотра. Когда вы ключевым словом вызываете копию, возникает эффект повторного непосредственного видения, причем неважно, на что вы по-настоящему смотрите в данный момент. Возвращение к реальному зрению наступает после произнесения другого ключевого слова.

Во-вторых, уменьшив пропорциональное соотношение фотонов и электронов, вы безо всякого для себя урона можете смотреть прямо на солнце или на пламя сварочной горелки.

В-третьих, увеличив это соотношение, вы способны значительно усилить разрешение: в безлунную ночь это весьма полезно.

В-четвертых, вы можете поменять цвета. Например, черное ваш мозг начнет воспринимать как белое. Словом, старые добрые «розовые очки».

Думаю, я ничего не пропустил.

— Сколько на все это потребуется времени, доктор? — спрашивает Джун.

— День на саму операцию, два — на ускоренное выздоровление, неделя на тренировки и окончательное выздоровление. Скажем, две недели самое большее.

— Отлично, — говорит Джун.

Камень чувствует, что она встает с кушетки, где сидела рядом с ним, но сам остается сидеть.

— Камень, — говорит она, положив руку ему на плечо. — Нам пора.

Но Камень не может встать, потому что слезы никак не останавливаются.

Железно-стальные каньоны Нью-Йорка, этого гордого и процветающего союза Зон свободного предпринимательства, тянутся вдаль на юг десятком оттенков холодно-голубого. Улицы, идущие с геометрической точностью, словно далекие потоки по днищам каньонов, артери-ально-красные. К северо-востоку от Центрального парка — черная пустошь Джункса.

Камень упивается зрелищем. Любая картинка, даже самые размытые пятна всего несколько дней назад были немыслимой драгоценностью. И вот ему преподнесли такой дар, чудесную способность превращать повседневный мир в сверкающую страну чудес — в это до сих пор не верится.

Ненадолго насытясь, Камень усилием воли переключает зрение на нормальное. Город тут же возвращается к своей обычной окраске из серо-стальной, небесно-голубого и древесно-зеленого. Тем не менее зрелище остается великолепным.

Камень стоит у стеклянной стены на стопятидесятом этаже Небоскреба Цитрин, в ЗСП Уолл-стрит. Две недели здесь был его дом, из которого он не ступил ни шагу. Навещали его только медсестра, кибер-терапевт и Джун. Изоляция его не тревожит. После Джункса тишина кажется благословением. И" не мешает с головой погружаться в чувственную паутину красок.

Первое, что он увидел, очнувшись от наркоза, задало чудесный тон всем его вылазкам в мир зрячих: над ним склонилось улыбающееся женское лицо. Прозрачная светло-оливковая кожа, сияющие карие глаза, каскад волос цвета воронова крыла.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Джун.

— Хорошо, — ответил Камень, а потом произнес слово, в котором прежде не было надобности: — Спасибо.

Джун только небрежно взмахнула узкой рукой.

— Не благодарите меня. Не я за это плачу.

Вот тогда Камень узнал, что Джун не его "хозяйка" — она сама работает на кого-то другого. И хотя тогда она не сказала, кому Камень обязан счастливыми переменами, он вскоре догадался. Это произошло, когда из больницы его перевезли в здание, которое имело имя.

Элис Цитрин. Даже Камень о ней слышал.

Отвернувшись от окна, Камень делает несколько шагов по толстому кремовому ковру, устилающему пол в его комнатах. (Как странно двигаться так уверенно, не останавливаясь, не нашаривая, куда ступить!) Последние пятнадцать дней он провел, фанатично практикуясь с обретенным зрением. Все обещания доктора сбылись, и это казалось чудом. Сплошное упоение. К тому же его окружала истинная роскошь. Любая еда, какую он пожелает. (Хотя он удовлетворился бы и фрэком — переработанным планктоном.) Музыка, головидение и — самое ценное — общество Джун. Но ни с того ни с сего сегодня он испытывал легкое раздражение. Что же это за работа, которую он должен будет выполнять? Почему он еще не встретился с нанимателем? Он уже начинал спрашивать себя: а вдруг это какой-нибудь сверхсложный обман?