«Если», 2005 № 01 (143) - [11]

Как-то раз в пабе появился Джерри Кригель с компанией нужных людей, которых он развлекал в тот вечер. Норман был совершенно уверен, что разглядел в этой толпе конгрессмена, явно купленного оборотистым Кригелем. Паб быстро становился модным местом.

— Похоже, вы неплохо устроились, — заметил он Норману, который в тот вечер обслуживал гостей за стойкой.

— Пока не жалуюсь, — радушно ответил Норман, подавляя желание приказать вышибалам позаботиться о Джерри Кригеле.

— Да уж, должно быть, куда легче варить пиво, чем заниматься наукой, — продолжал Кригель.

Норман растянул побелевшие губы в улыбке.

— Попробуйте нашего Бронко Бру, — предложил он, подтолкнув к Кригелю бутылку. Тот надменно глянул на яркую этикетку: пьяная в стельку лошадь припала к колоде, где плескалось что-то синее.

— Будь я на вашем месте, нанял бы человека, который разбирается в маркетинге, — великодушно посоветовал он со своих недосягаемых высот. — Найдется у вас в пабе напиток, который не обязательно стыдливо прятать в плотный пакет?

Он взял несколько бутылок очень дорогого белого вина.

Позже он и его спутники заказали кофе. Судя по безошибочному сходству между ними и лошадью на этикетке пива, их это абсолютно не спасло.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

© Mia Molvray. Powered by Water 2003. Публикуется с разрешения автора

Леонид Каганов Ухо

На даче

Баранов — козел! — повторил я громко, на весь лес. Мне вдруг показалось дико забавным, что именно Баранов — именно козел. Вот если был бы Козлор — был бы тогда баран. Конечно, Баранов меня уже не слышал. Баранов и остальные доедали шашлык на Колькиной даче. Вместе с этой шлюхой Аллой. Стоит, значит, привести в компанию свою девушку, как она тут же оказывается шлюхой — на радость Баранову.

Я остановился и огляделся. Полутемный лес продолжал пьяно покруживаться, наполняясь густыми шорохами. Впереди тикала ночной саранчой небольшая полянка. Вокруг ушей тоскливо выли комары. Тропинка под ногами совершенно исчезла. Причем уже давно. Мерзейшее свойство лесных тропинок — начинается как огромная взлетная полоса из глины, затем всё уже, уже, затем раздваивается, снова всё уже, потом зарастает травой и корнями, а потом исчезает вовсе. Куда, спрашивается, делись все те люди, которые вошли в лес широкой колонной, протоптав грандиозное начало тропинки?

— Дурак, — констатировал я громко. — Надо было идти по бетонке. Ишь, срезать захотелось через рощу… Срезал. Да только что срезал?

Впереди далеко-далеко послышалось мерное гудение тормозящей электрички. Ага, все правильно, станция там! Я сделал два бодрых шага и оказался на краю полянки. Но — замер. Это и была та самая последняя электричка на одиннадцать тридцать две, как и обещала соседка по поселку. Электричка, ради которой я пёрся вот уже полчаса напрямик через рощу. Последняя надежда вернуться в город из этого пьяного бардака тормозила в десяти минутах ходьбы. Быть может, в трех минутах спринтерского бега. Но даже для профессионального бегуна — никак не меньше трех минут. А электрички, как известно, ждать не любят…

Нет ничего более обидного, чем тормозящая вдалеке последняя электричка. Уходящая последняя электричка — уже приятней. Лучше всего — пустая платформа с какой-нибудь тетушкой, сообщающей, что последняя электричка уже десять минут как ушла. Нет электрички — нет проблемы. Самый верх мечтаний — засиженное мухами объявление на окошке кассы об отмене последней электрички в этом сезоне. Но тормозящая электричка — это, безусловно, самый большой плевок в душу.

— Какой плевок в душу! — патетически крикнул я на весь лес, но патетики не вышло, а получилось жалобное карканье.

Я глубоко вдохнул прохладный воздух, и пьяный туман в голове чуть рассеялся. Появилось немного здравого смысла, и этот здравый смысл говорил, что ушедшая электричка — самая последняя и самая незначительная мелочь из всего того, что случилось сегодня. И хорошо еще, — говорил мне здравый смысл, — если эта мелочь окажется последней. Потому что, если случается у человека неудачный день, то неприятности идут одна за другой. И лучше всего, — говорил мне здравый смысл, — сейчас вернуться на дачу, извиниться перед всеми, спросить у хозяина, где можно лечь спать и чем накрыться. И тихо-тихо лечь спать, чтобы этот день наконец закончился. И если еще будут какие-нибудь неприятности в этот день, — говорил мне здравый смысл, — то пусть это будет какая-нибудь мелочь, что-нибудь вроде щеки, покусанной комарами…

Словно услышав это, один из комаров вплотную заинтересовался мной и сел на щеку. Я с размаху треснул ладонью по щеке, но комар улетел, а увесистая оплеуха осталась. Это вконец меня разозлило. «А вот вам всем!» — я сжал кукиш и потряс им в воздухе, обращаясь то ли к комарам, то ли к внутреннему голосу.

Электричка, притихшая было, снова ожила, заворочалась, зарычала, постепенно переходя на вой, повыла-повыла и стихла вдали. Нет, возвращаться на дачу после такого демонстративного ухода я не стану. Хорошо еще, если стекла веранды остались целы, когда я хлопнул дверью и зашагал в темноту… Калитка-то хоть цела? А впрочем, так им и надо. Всем. Голова снова кружилась, и было муторно. Я упрямо зашагал вперед.