«Если», 2003 № 06 - [78]

Виктор обвел глазами мониторы. Жизненные функции Лины улучшались на глазах. До нормы, понятно, еще далеко, но жить будет. Вот они, стансовские гены-генчики. Чудо в каждой клетке организма, сокровище, которому нет цены.

— Я тоже буду таким, — вслух сказал Виктор Д. — Я буду еще лучше, чем она! Я буду лучшим в этом мире!

Эйфория захлестнула его сердце горячей волной. Давно он не испытывал столь истинной, столь чистой, столь заслуженной радости.

Он подошел к клавиатуре и ввел программу. Массивные захваты из зеленого пластика нависли над операционным столом, опустились вниз и прижали девушку к столу, повторив очертания ее тела.

Только так. Даже если девочка придет в сознание, если утилита детоксикации разрушит нейролептик в крови раньше запланированного срока, никуда она не уйдет. Полежит здесь, подождет его, Виктора, потому что для того, чтобы сдвинуть эти фиксаторы, нужно усилие в несколько тонн.

А он, Виктор, пойдет. Потому что ему пора обедать. Он пообедает, послушает хорошую музыку, выпьет шампанского — отпразднует очередную победу в компании лучшего из друзей — себя самого. Потом отдохнет, поспит пару часиков. И лишь потом вернется к прерванным делам.

Теперь он может позволить себе не нервничать и не спешить. Потому что никто не стоит с ножом у него за спиной. Ему наконец-то тепло и уютно.

Виктор потянулся, зевнул и отправился на кухню — давать автомату заказ.

* * *

Форель, запеченная с французским сыром — длинные розовые полоски в обрамлении шпината, сельдерея и кусочков лимона, на краешке блюда — аккуратная горка дижонской горчицы. Салат Nicoise — печеные сладкие перцы, зеленый салат, яйца, перченая скумбрия, оливковое масло. Бутылка брюта Gosset Grand Reserve в ведерке со льдом. Неплохой обед… Пражский симфонический в полном составе застыл на сцене — замороженная голограмма, ждущая призыва к действию. Виктор не спеша достал бутылку, обтер ее салфеткой, негромко хлопнул пробкой. Налил шампанское в фужер, пригубил. Прекрасно, прекрасно, маэстро Микулаш! Ваше здоровье, маэстро! Виктор сел на стул, расправил на коленях салфетку. Взял в правую руку нож, в левую вилку. И взмахнул ножом, как дирижерской палочкой.

Тихо вздохнули скрипки. Проснулся альт, повел свою нежную линию. Басы вздрогнули и эхом отразились от стен. Виктор отрезал кусочек форели, отправил в рот и зажмурился от удовольствия.

Большой триумф у него еще впереди. Но и малый, негромкий триумф, осознание добросовестно выполненной работы, стоит многого. Очень многого.

Виктор вдруг подумал о том, что не помнит, когда ему было так радостно, так хорошо, как сейчас. Может быть, потому, что всегда его окружали люди, с которыми приходилось говорить, общаться, врать и выслушивать их вранье, которые зависели от него и от которых, бывало, зависел он. Виктор мучался, ощущая чужие враждебные ауры, никогда не мог по-настоящему расслабиться, предаться отдыху и спокойствию.

Теперь он был один, по-настоящему один — впервые за многие годы.

Странная горечь… Дурное тухлое послевкусие на корне языка. Черт, что такое? Испорченная рыба? Такого не может быть, просто не может, кухонный агрегат не пропустит. Агрегат Виктора стоит дороже, чем три итальянских ресторана, вместе взятых.

Виктор открыл глаза и подавился. На тарелке вместо форели корчились белые плоские черви, каждый длиной в ладонь.

Виктор вскочил на ноги, с грохотом уронив стул. Проморгался. Черви исчезли, снова появилась обычная рыба.

Виктор зло швырнул на стол вилку и нож, глянул на валяющийся стул, схватил его за ножки и со звоном снес со стола всю посуду. Бешено сдернул скатерть, попытался разорвать ее единым движением, не получилось. Прочная ткань, крепкий лен.

Есть ему больше не хотелось.

Дьявол! Испортили весь обед! Они у него еще попляшут!

Кто «они»? Какая разница? Если наличествует вина, найдется и виноватый.

Он снова резко осознал свое одиночество — на этот раз без удовольствия, с неприятным перебоем в сердце. Чертов ниггер мертв, лежит с развороченной головой. Девчонка в коме. Некому даже треснуть по загривку, чтоб успокоиться.

Оркестр вошел в фортиссимо — слишком громкое, режущее уши, бьющее по натянутым, как струны, нервам. Виктор цапнул пульт, нажал кнопку, сцена опустела. Он вздохнул с облегчением.

Спокойнее, спокойнее. Глисты в тарелке — вульгарная галлюцинация. Сам виноват. Довел себя работой до нервного истощения, удивительно еще, что не чудятся фиолетовые черти и красные слоны.

Виктор побрел к бассейну, на ходу сдирая одежду. Охладиться немножко, поплавать всласть. Взбодрить затекшие мышцы. Это всегда помогало.

Он прыгнул, сильно оттолкнувшись от борта, торпедой вошел в прозрачнейшую воду. Работая ногами, двинулся вниз, ко дну. И едва не захлебнулся от отвращения.

Все дно бассейна было усеяно извивающимися длинными тельцами бледных глистов.

Виктор вылетел из бассейна как ошпаренный, помчался прочь — голый, мокрый. Споткнулся, упал, проехал по полу животом, ободрал локти, поднялся снова… Добежал до двери и остановился, сжимая кулаки. Он чувствовал себя униженным; единственное, что смягчало кипящую злость — то, что никто не видел его позора.