«Если», 2002 № 09 - [10]

Он очутился в огромной подземной сокровищнице, в подвале, который, казалось, простирался в бесконечность. Здесь стояли открытые сундуки с драгоценными камнями: нитки жемчуга, ограненные самоцветы валялись, а сами сундуки наполовину утопали в грудах золотых монет, которые простирались вдаль, подобно дюнам; всё это блестело, сияя отраженным светом, который то вспыхивал, то угасал, словно ведьмин огонь, освещая еще более далекие сокровища на еще более дальних холмах из монет.

Когда Мейсон окинул взглядом бескрайнюю подземную сокровищницу, он понял совершенно ясно: именно это ему обещал шепчущий голос. И у него появилась странная уверенность, что он может одним глотком поглотить все это, что он может выпить его и заполучить весь мир — точно так, как он выпил жемчужину, растворенную в вине.

Вдруг он услышал стук. Это были дребезжащие удары костяшками пальцев о стекло, они отвлекли его. Пещера с сокровищами померкла, и знакомое шепчущее лицо снова повисло перед ним, дурацкое, ничего не видящее, и вдруг оно испарилось, сделалось прозрачным, сменилось другим, которое Мейсон не сразу узнал. Внезапно он понял, что смотрит в лицо женщины и что его собственный рот открыт самым глупым образом. С усилием он сфокусировал взгляд и увидел: за окном стоит Пегги и смотрит на него с недоумением. Он попытался улыбнуться ей, но не сумел, лицо его только исказилось. Она исчезла, а гаражная дверь отворилась, яркий свет ослепил Мейсона, глаза которого привыкли к темноте. Пегги не казалась сердитой, скорее обеспокоенной и сбитой с толку. Мейсону передалось ее замешательство, и чудесная ясность, которую он ощущал всего несколько минут назад — средоточие желания, предвкушения и знания, — рассеялась, как туман. Он огляделся вокруг. В ярком свете гаража теперь, когда тени исчезли, он вспомнил, что не вернулся в китайский ресторанчик за едой, как намеревался, что он просто забыл об этом, охваченный алчностью и возбуждением, и невольно задумался, сколько же сейчас времени и как долго пришлось Пегги ждать его возвращения. Он понял, что вновь перемазался в мусорном контейнере и что вокруг шеи, к его удивлению и ужасу, висят жуткие куски проволоки и грязной бечевки. Его запястья охватывали аптечные круглые резинки и тесемки, а ботинки набиты обломками пластиковых ложек и вилок, заляпанных засохшей едой. Золото и драгоценные камни исчезли, превратившись в мусор.

— Я думал… — начал было он объяснять Пегги, но то, что он думал, было слишком смехотворно, чтобы об этом говорить.

Хотя ведь у него сохранилось доказательство. Хлебница, подумал он, поворачиваясь к верстаку, все еще не совсем расставшись с надеждой. Но в хлебнице не было сокровищ, а только несколько кусочков заплесневевшей еды, при виде которых его затошнило. Он сел на холодный бетонный пол и принялся сдирать с себя проволоку и бечевку, пытаясь освободиться от того, чем совсем недавно украсил себя. Он не мог взглянуть на Пегги, хотя страшно боялся, что услышит за спиной стук двери: она просто уйдет, оставив его здесь. Пегги наклонилась над ним, чтобы помочь ему освободиться. Она взяла ножницы, висевшие на доске с инструментами и принялась разрезать проволоку и бечевку, пока он стаскивал ботинки и вытряхивал грязь на пол. Наконец он поднялся и открыл ящик, молча вытащил бутылку из-под кока-колы, наполовину наполненную сигаретными окурками. В аквариуме на слое ила лежало несколько влажных камней. Он положил и то, и другое в хлебницу, начал закрывать крышку, как вдруг заметил в ярком свете монетку в дальнем углу. Некоторое время он смотрел на нее.

— Пенни, — сказал он жене.

— Я вижу, — ответила она. — По-моему, тебе повезло.

— Да, — согласился он.

Он полез в карман и вытащил кошелек миссис Фортунато, открыл его, взял пенни и положил внутрь. Затем закрыл хлебницу, бросил ее в бак для мусора, стоявший в гараже, и закрыл крышку. Вместе они вышли на темную улицу, прошли два квартала до дома миссис Фортунато, в котором уже не горел свет. Он положил кошелек вместе с пенни на коврик у крыльца, и они вместе направились обратно, к своему дому.

Перевела с английского Валентина КУЛАГИНА-ЯРЦЕВА

Джон Альфред Тейлор ИГРА ДЕВЯТИ

>Иллюстрация Алексея ФИЛИППОВА

Не успел Ивинс переступить порог, как, откуда ни возьмись, возник Макс.

— Пока все спокойно, док, — доложил он. — Прямо-таки на редкость. Лучшего и ждать не приходится.

— Благодаря Холдолу.

— Уж это точно, — кивнул старший санитар, направляясь к двери. — Будем надеяться, что и дальше все обойдется.

— Будем. Если понадоблюсь, я здесь.

Макс кивнул и вышел, оставив доктора Карла Ивинса наедине с чашкой омерзительного кофе и последним выпуском дневника видений Ричарда Роу[1]. Они называли этого больного «Ричард Роу», потому что в больнице уже был «Джон Доу».

Здесь и впрямь был настоящий островок покоя, тем более, что отделение для буйных находилось всего в двух блоках отсюда, в конце коридора. Тишину нарушал только звук вентиляционной системы, ритмичный, как дыхание или шум прибоя. Доктор поднес к губам одноразовый стаканчик и поморщился. Хорошо еще, что кофе горячий, прямо из автомата. Единственное его достоинство.