«Если», 2001 № 12 - [5]

Мы не запаниковали. И Гомес, и я с самого начала знали, что такой риск существует. Мы сидели-посиживали в надежде, что двигатель заработает сам собой. Такое случалось. Мы играли в шахматы, мы читали книги, мы подъедали наши запасы, и наконец, мы решили достать Эрикс из трюма и еще раз на него посмотреть. Если уж погибать, так погибать эстетически, как выразился Гомес.

Да! Я вроде бы забыл сказать тебе, почему мы назвали его Эриксом. А из-за того куска ткани под этой штуковиной. Она была вся в значках и завитках. Мы подумали, это просто узор, а оказалось, что это самый первый образчик инопланетянского письма, кем-либо найденный. И он оставался единственным образчиком, пока года через полтора Клейтон Росс во время экспедиции на Змееносца II не наткнулся на обломок с надписями, который окрестили Розеттским камнем космической эры. Одна надпись была вариантом древнего санскрита, а остальные — на трех разных инопланетянских языках, и одна соответствовала значкам на ткани Эрикса. Гомес и я самыми первыми увидели надпись на инопланетянском языке.

Но тогда мы этого не знали. Нужны были эксперты, чтобы указать, что хитрый, как мы думали, узор — на самом деле письмена. Ну, а почему мы назвали штуковину Эриксом, слушай внимательно, Джули. У верхнего края ткани — ну, мы решили, что он верхний — было пять заковык покрупнее остальных в том, что потом оказалось строчкой. Прочесть их мы, конечно, не могли. Но пять крупных смахивали на буквы Э-Р-И-К-С. Вот мы и назвали нашу штуковину Эриксом. И название прилипло. С самого начала его только так и называли.

Как ты, конечно, поняла, умница ты моя, на Алькемаре мы не погибли. Выбрались оттуда. Понимаешь, мы забрали Эрикса из трюма в салон. Чтобы еще раз посмотреть на то, что могло стоить нам жизни. А в результате он оказался не только рядом с нами, но и поближе к двигателям. И когда мы снова попробовали их запустить, что-то случилось. Мы так и не поняли, что именно и почему, только все вдруг пришло в порядок и заработало.

Совпадение? Ну, может быть. Однако страсть к научным экспериментам не подтолкнула нас снова убрать Эрикса в трюм, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. И у страсти к экспериментам есть предел. Мы поторопились убраться с Алькемара, пока могли. И вернуться на Землю.

Рахман встретился с нами в отеле Диснейленда в Джакарте. Он назвал Эрикса прелестной вещицей. Но было видно, что особого впечатления наша находка на него не произвела. А может, дело было в том, что у него хватало других забот. Я только позднее узнал, что ЦРУ и местное агентство по борьбе с наркотиками очень заинтересовались Рахманом и его подручными. Думаю, Рахман уже чуял неладное. Потому что он сказал:

— Не сомневаюсь, что мы могли бы продать этот артефакт с большой прибылью. Но у меня есть план получше. Я уже посоветовался с моими партнерами. Мы намерены передать этот предмет какой-нибудь крупной американской научной лаборатории для исследования на благо всего человечества.

— Очень благородно с вашей стороны, — сказал я. — Только зачем вам это?

— Мы хотим быть на хорошем счету у американцев, — ответил Рахман. — На всякий случай.

— Но так вы ничего не заработаете.

— Иногда добрая воля бывает дороже денег.

— Только не для нас!

Рахман улыбнулся и буркнул что-то на местном наречии. Наверное, что-нибудь вроде «дерьмово!» по-ихнему.

Однако я не собирался сдаваться.

— Но мы же договорились продать любой найденный нами артефакт, а выручку поделить.

— Не совсем так, — сказал Рахман несколько отчужденно. — Если вы внимательно прочтете контракт, то убедитесь, что вы участвуете в продаже артефакта только в том случае, если мы решаем его продать. Но решение принадлежит нам одним.

Да, в контракте значилось именно так. Но кто бы подумал, что они не станут продавать?

Я понял, насколько мудр был этот ход Рахмана (то есть с его точки зрения), примерно год спустя, когда ЦРУ в сотрудничестве с индонезийскими властями застукало его на международных перевозках наркотиков, но он отделался только штрафом.

Мыс Гомесом подчинились и доставили Эрикса в «Майкрософт» в Сиэтле, крупнейшую частную лабораторию такого рода в США. Мы рассказали им про двигатель, указав, что эта штука, если наши выводы верны, действительно на него воздействовала.

* * *

Ребятишки в белых халатах в «Майкрософт» экспериментировали с этой штуковиной до потемнения в глазах и с каждыми новыми результатами приходили во все больший раж. И они созвали на конференцию крупнейших университетских умников со всего мира, и «Майкрософт» с радостью ее курировала, потому что такая реклама им и не снилась, а кроме того, правительство вскоре начало их финансировать.

Мы с Гомесом оказались лишними. Они получили наш отчет, и ничего больше никому от нас не требовалось. Индонезийская группа с полетами в космос покончила. Пришло время поджать хвосты, и у них хватало других дел. Впрочем, они выдали нам вполне приличные премиальные. А я уже вел переговоры с новыми спонсорами о новом кораблике и более выгодных условиях. Наших общих денег как раз должно было хватить, чтобы провернуть эту сделку.

И тут Гомес погиб в автокатастрофе в Гэллапе в Нью-Мексико — нашел место! Наследниками были признаны его родственники, и я оказался по уши в юридическом дерьме. Суд не признал, что Гомес устно завещал свою долю мне. Я потратил целое состояние на адвокатов, только все напрасно. В результате половина того, что должно было стать нашим первоначальным капиталом, отошла какому-то дяде, проживающему в мексиканском городе Оахаке. Гомес при жизни никогда его в глаза не видел.