«Если», 2001 № 05 - [11]

— Беспорядки — это, пожалуй, слишком сильно сказано, — сказал Пол. — Впрочем, и старшие колонисты, и младо каледонцы шумят изрядно — того и гляди вцепятся друг другу в лацканы. К счастью, до этого пока не доходило. В массовых масштабах…

— Кто такие эти «младокаледонцы»? — уточнил я. Слово показалось мне непонятным.

— Я, например, один из них, — ответил Пол и рассмеялся. — Младокаледонцы — это дети старших колонистов, которые появились на свет уже здесь, на этой планете. Они добиваются выборов на основе тайного голосования, отмены ограничений для прессы — в том числе и для нашего «Обсервера», более справедливого отношения к анпикам и некоторых других изменений общественного уклада…

Анпиками назывались на Каледонии аборигенные племена. Как и все жители Земли, я много о них читал.

— Мне казалось, — сказал я, — что анпиков решили не трогать. Разве, когда создавалась колония, это не оговаривалось в соглашении со Сгудоном?

— Да, разумеется, такой пункт существовал, — согласился Пол.

Но в действительности дело обстоит несколько иначе. Молодое поколение убеждено, что под влиянием изменений, связанных с хозяйственной деятельностью человека, анпики вымирают. Их и так было не особенно много, но по мере расширения колонии они вынуждены уходить в глубь континента, а это, в свою очередь, приводит к ломке племенных традиций, которые сложились даже не века — тысячелетия назад!

— Разве старшим колонистам это безразлично? — удивился я.

— О, они тоже обеспокоены вымиранием анпиков, во всяком случае — так они утверждают. Но они не хотят действовать — вот что главное! Они готовы «изучить» проблему, и только! На самом деле за этим «изучить» скрывается желание заставить анпиков как-то приспособиться к людям, к их экспансии. Отступать — и уступать — никто из них не хочет!..

Последние слова Пол произнес почти сердито, словно самый разговор на эту тему способен был вывести его из равновесия, но пока я раздумывал над тем, почему он принимает этот конфликт поколений так близко к сердцу, Пол уже взял себя в руки.

— А какова точка зрения молодого поколения? — осведомился я.

— Младокаледонцы считают, что люди должны оставить анпикам их земли, а потери компенсировать за счет интенсификации сельскохозяйственного производства. При современном уровне развития науки может пройти еще много десятилетий, прежде чем реально встанет вопрос о расширении существующих посевных площадей, — отчеканил Пол.

«Говорит как по писанному», — подумал я, а вслух сказал:

— Что ж, теперь мне по крайней мере ясно, на чьей ты стороне.

— Я журналист, — откликнулся Пол, проводя пятерней по непокорным рыжим волосам.

Он, несомненно, считал такой ответ исчерпывающим, словно Профессия журналиста сама по себе являлась доказательством его непредвзятости. Но я слишком хорошо знал, что нет людей более пристрастных, чем журналисты, поэтому счел за лучшее промолчать.

Через полчаса довольно быстрой езды мы оказались на окраинах Льюкарса. За это время мои тревоги успели в значительной степени улечься; во всяком случае, никакого страха перед «беспорядками» я больше не испытывал. Улицы города были тихи и пустынны, да и Пол Силз, похоже, не ожидал никаких серьезных проблем. На обоих бортах его электромобиля было крупными буквами написано название газеты, в которой он служил, и я надеялся, что это послужит нам чем-то вроде дополнительных гарантий безопасности. Но когда я спросил об этом у Пола, он только пожал плечами и усмехнулся.

— Может быть, — сказал он. — А может быть, и наоборот — эта надпись сделает нас мишенью для какого-нибудь раздраженного колониста. Не все, видите ли, любят нашу газету… — Он немного помолчал и добавил задумчиво: — Вообще-то, маловероятно, чтобы одна из сторон решилась на что-то серьезное. К счастью, каледонцы не приобрели вкуса к жестокости, решительные действия им не в привычку. Большинству претит сама мысль о насилии.

И это действительно походило на правду, хотя окраинные районы Льюкарса, застроенные сборными щитовыми домиками и времянками, слепленными на скорую руку из дерева и листов пластика, слишком напоминали прибрежные районы Флориды, какими они были до того, как сгудонцы заново застроили их для нас новыми, современными домами (кто помнит, тогда это были самые настоящие трущобы, в которых не то что ночью — даже днем появляться было небезопасно). Но все это было давно — до того, как я осознал свое поражение и, скрываясь от позора, бежал в Шотландию, чтобы жить там в безвестности и покое.

По мере того как мы углублялись в город, улицы становились шире, да и дома вокруг больше не выглядели полуразваленными халупами. Самый вид их, казалось, свидетельствовал о благополучии и достатке, да и местные жители, которых, несмотря на поздний час, я то и дело замечал на тротуарах, ни капли не походили на заговорщиков.

Присутствие на улицах гуляющих показалось мне особенно обнадеживающим признаком. Местное время приближалось к полуночи, но все эти люди, похоже, чувствовали себя в полной безопасности, и, следовательно, ситуация в Льюкарсе вряд ли могла оказаться по-настоящему серьезной.