«Если», 1999 № 09 - [3]

Если верить тому, что они рассказали, похищение Клода произошло в легкой и непринужденной манере, в сопровождении трогательных слов «Прощай, Клод» и «Прощай, папочка». Мы спросили их, как они могли допустить такое, и получили ответ: «О, не надо беспокоиться, все в порядке, мы всегда надеялись на это. Именно так мы, Байерсоны, распространяемся по Вселенной. Кто-нибудь непременно крадет наших детей».

Ладно, я оставил эту тему. У некоторых совсем нет расовой гордости.

Говорить больше было не о чем, и поэтому мы все вместе сели смотреть телевизор, желая увидеть шоу Саванны Рид. Главным гостем Саванны в этот вечер был человек, который первым съел мунгулу. Он был весьма откровенен на сей счет и даже немного агрессивен.

— Если подумать как следует, — заявил он, — совершенно неясно, почему этичным считается употребление в пищу только глупых тварей. Да-да, лишь слепое предубеждение удерживает нас от поедания разумных существ! Эта мысль пришла мне в голову, когда я беседовал с несколькими глотчами мунгулу, которые разлеглись на моей тарелке.

— А сколько мунгулу входит в глотч? — спросила умница Саванна.

— Как правило, от пятнадцати до двадцати, но бывают исключения.

— И что же они делали на вашей тарелке?

— Как обычно, слонялись… То есть я хотел сказать, аккумулировались. Тарелка — их экологическая ниша.

— А как они попадают туда? — спросила Саванна.

— Однажды вечером они просто возникли на моей тарелке, сперва только один или два глотча. Эти глотчи, знаете ли, с виду похожи на устриц. Потом появились еще несколько, а когда набралось с полдюжины, появилась возможность поддерживать довольно приличную беседу.

— Они сказали вам, откуда взялись?

— С планеты Эспадрилья. Я толком не понял, где это, совсем запутался в квадрантах.

— Они рассказали что-нибудь о способе передвижения?

— Да, серфинг на световых волнах.

— А что натолкнуло вас на идею поедания мунгулу?

— Ну, поначалу я вовсе не думал об этом. Когда какое-то создание заговаривает с вами, вам же не приходит в голову немедленно слопать его. Или ее. Если вы цивилизованный человек, конечно. Однако эти мунгулу взяли себе в привычку навещать мою тарелку каждый вечер, и все как бы между прочим. Усядутся по ободку моего прекрасного костяного фарфора на дальней стороне тарелки и давай болтать между собой. Ведут себя так, словно бы в доме никого нет. Потом один из них вдруг делает вид, что случайно меня заметил — ах, ну как же, это тот самый земной парень! Мы начинаем беседовать, и так каждый вечер. В конце концов мне стало казаться, что в их поведении есть нечто вызывающее. Как будто эти мунгулу изо всех сил намекают мне на что-то.

— Вы думаете, они хотели быть съеденными?

— Ну, прямо они мне об этом не сказали, во всяком случае, не такими словами, нет. Но заронили в мою голову мысль. Я подумал, если они не желают, чтобы их проглотили, то какого же черта делают на моей тарелке?!

— А что случилось потом?

— Если коротко, то мне до смерти надоели их экивоки, и чтобы покончить наконец с этой тягомотиной, я наколол одного на вилку и отправил в рот.

— И как же отреагировали на ваш поступок остальные?

— О, они притворились, что ничего не заметили. Продолжали беседовать как ни в чем не бывало, разве что реплики стали чуток поглупее. Этим парням, знаете ли, требуется объединить достаточно большое количество мозгов, чтобы вести пристойный разговор.

— Вернемся к тому мунгулу, что вы проглотили. Он пытался протестовать?

— Да нет, даже глазом не моргнул. Похоже было, что он этого ожидал. У меня такое чувство, что для мунгулу быть проглоченным и переваренным вовсе не означает жестокое и бесчеловечное наказание.

— Вы не скажете, каковы они на вкус?

— Вроде как устрица под горячим соусом. Но не вполне. Инопланетяне, что с них взять.

Когда шоу закончилось, я вдруг заметил колыбель в углу гостиной. В ней оказался очень милый младенец, немного похожий на меня. Сперва я подумал, что это крошка Клод Байерсон, чудесным образом возвращенный, но Римб просветила меня.

— Это малыш Челли, — объявила она с гордостью. — Наш общий ребенок.

— О, — сказал я. — Что-то не припомню, когда ты успела его родить.

— В техническом смысле я этого не делала, — объяснила Римб. — Мне подумалось, что лучше отложить настоящие роды на более удобное время.

— Разве такое возможно?

Она кивнула:

— Конечно. Но только для тех, кто придерживается гхоттических убеждений.

— И как, ты говоришь, его зовут?

— Челли.

— Это что, типичное имя на твоей планете?

— Вовсе нет, — сказала Римб. — Я назвала его в честь твоего вида.

— Моего вида? Что ты, собственно, имеешь в виду?

— По-моему, это очевидно. Челли означает «маленький человечек».

— О, — сказал я. — Однако у нас на Земле такие вопросы решаются по-другому.

Но Римб меня не поняла, когда я попытался ей объяснить. Как и я не понял ее объяснений касательно процесса, благодаря которому малыш Челли явился на свет; в конце концов, ОР (отложенные роды) отнюдь не популярны среди жителей Земли. Насколько я уловил суть, Римб еще придется когда-нибудь, в более удобное время, осуществить фактические роды.

Челли лежал в колыбельке, пуская слюни, акая и гукая, словом, вел себя точно так же, как, подозреваю, должен вести себя человеческий младенец. Я гордился сыном изо всех сил. Мы с Римб были одной из первых смешанных пар, чей брак принес успешные плоды.