«Если», 1995 № 03 - [29]

Что думали далекие предки о сущности времени на заре человеческой истории? У них не было иного способа истолковать сложную и часто пугающую реальность, которая их окружала, кроме как поставить между нею и собой какой-нибудь подходящий миф. Один из самых тонких русских философов Алексей Федорович Лосев пишет по этому поводу в своей книге «Диалектика мифа»: миф — это «жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная действительность». Из этих слов ясно, чем миф отличается от сказки: он воспринимался как действительность, а на сказку всегда смотрели как на выдумку.

А роднило их то, что в обоих случаях хорошо работала фантазия. Мифология хранит много преданий о сущности времени. В Древнем Египте хозяином времени являлся птицеголовый бог Тот, и ему посвящались многочисленные легенды. Жрецы Двуречья записали предания о Мардуке, волею которого были сотворены Земля, Луна, Солнце и небесные светила, определявшие ход времени. Перед тем как приступить к сотворению нашей Вселенной, Мардуку пришлось вступить в поединок с чудовищным порождением первозданного Хаоса — драконом по имени Тиамат. В Греции символом неумолимого времени был Кронос; «ответственные за время» есть во всех языческих религиях.

Но мифы не устраивали мудрецов, которые искали свой ответ на вопрос, что же такое время. Изменение и развитие составляют самую суть всего, что происходит во Вселенной, — эту мысль первым сумел выразить греческий философ Гераклит (VI–V века до н. э.). От его книг сохранились только отдельные фразы, но зато очень яркие: «Мир является совокупностью событий, а не вещей»; «Все течет, все меняется»; «В одну и ту же реку нельзя войти дважды, ибо воды в ней вечно новые».

Время течет, считали античные мыслители, но его ход подобен вращению колеса: события повторяются, совершив полный оборот, и все возвращается на круги своя. Аристотель учил: области, лежащие выше Луны, являются вечными, а подлунный мир изменчив. Продолжительность вселенского кругооборота, «Великого Года», согласно Птолемею, составляет 36 тысяч лет. Все происходящее в этом мире находится во власти судьбы, которую греки называли по-разному — Мойра, Адрастея, Тюхе, Ананке. Человек лишь игрушка в ее руках.

Решительный поворот во взглядах на проблему времени принесла христианская философия. Время перестало восприниматься как циклическое, его ход теперь рассматривался как линейный: оно приобрело начало и, следовательно, должно было иметь конец. У его истоков стоял Всевышний, сотворивший мир из ничего и создавший венец творения — человека — по своему образу и подобию.

Почему мир не был сотворен раньше? Этот вопрос лишался смысла: «раньше» не было самого времени, существовал только предвечный Творец, который находился вне потока времени. Эту новую логику наиболее последовательно развил Блаженный Августин (V век от Р.Х.).

«Что такое время? — задает он вопрос в своей книге «Исповедь». — Пока никто меня об этом не спрашивает, я понимаю, нисколько не затрудняясь, но как только хочу дать ответ об этом, я становлюсь совершенно в тупик». Его смущают многие вопросы. Ни прошлого, ни будущего реально не существует, реален лишь миг настоящего. Пытаясь разобраться в этих противоречиях, Августин приходит к выводу, что прошедшее и будущее можно осмыслить только через настоящее: прошлое он отождествляет с воспоминанием, будущее — с ожиданием. Все это означает, что время субъективно и вне нашего ума не существует. И хотя, согласно Августину, время — всего лишь плод человеческого ума, его теория несомненно явилась серьезным шагом вперед по сравнению с представлениями античной философии.

Следующие шаги в раскрытии тайн времени были сделаны в XVII–XVIII веков. И здесь большая заслуга принадлежит Френсису Бэкону, который обосновал индуктивный метод анализа. В науке, утверждал он, следует опираться только на факты: если классифицировать их правильно, не допуская при этом ошибок, то можно прийти к новым научно обоснованным выводам. Однако добиться каких-либо серьезных успехов с помощью своего метода Бэкону не удалось: одного только индуктивного обобщения фактов обычно недостаточно, новые результаты в науке чаще получают, когда к этому добавляют смелые гипотезы. Первый, кто наиболее удачно воспользовался новым научным методом, был основоположник классической механики Ньютон. Правда, сам он вслед за Бэконом повторял: гипотез не измышляю.

Имея в виду это высказывание Бэкона, Энгельс обозвал его «индуктивным ослом». Гнев Энгельса можно понять: созданная им вместе с его другом Марксом теория научного коммунизма построена именно на гипотезах, она ни в малой степени не основывалась на фактах.

Но в методе, на который в действительности в своих работах опирался Ньютон, Энгельс просто не разобрался: великий физик отвергал всего лишь поспешные и необоснованные гипотезы. А гипотезы, которые, как ему представлялось, соответствуют опытным данным, Ньютона устраивали вполне. Правда, называл он их не гипотезами, а принципами.

В самом деле, что представляет собой образ Вселенной, какой она предстает на страницах его главного труда, который называется «Математические начала натуральной философии»? Бесконечное, не имеющее границ пустое пространство, где размещены небесные светила. Время, идущее от века, совершенно одинаково во всех уголках этой необъятной Вселенной. Это самая настоящая гипотеза.