«Если», 1995 № 02 - [12]

— Ещё что-либо подобное, и мы оставим вас здесь подыхать с голоду или сходить с ума от холода. А если бы вы забрались в этот штормовой водосток, вы бы никогда оттуда не выбрались без нашей помощи — там настоящие катакомбы.

— Один мой знакомый там как-то раз заблудился, — пропищал с набитым ртом неугомонный Сквинт. — Он блуждал там много дней и сошёл с ума, и, когда его нашли, от него остался один скелет, и птицы выклевали его глаза.

Высокая девочка какое-то время молчала, переваривая эту живую, хотя и неполную картину; затем утвердительно кивнула.

— Я помню эту историю. Помнишь, Кареглазка? Кареглазка оторвала взгляд от моря.

— Оставь их в покое, Лента, разве ты не видишь, что они промокли и замёрзли, и, если мы не заберём их отсюда, они скоро умрут, а если ты хочешь именно этого, то я не хочу. — Она выпалила все это на едином дыхании, и её лицо стало ярко-красным.

Лента хмуро посмотрела на неё, потом пожала плечами.

— Сквинт, забей дырки водорослями и отведи лодку назад. А вы следуйте за мной. — Она влезла в сточную трубу и скрылась из виду.

Вольф двинулся следом, за ним я, а Кареглазка держалась позади. Мы не могли идти по туннелю в полный рост, но медленно продвигались вперёд, полусогнувшись, чем-то напоминая лоринов. Впереди отдающийся эхом голос Ленты постоянно предупреждал нас о жутких последствиях поворота не в ту сторону, а прямо под ногами я слышал, или мне казалось, что слышал, какой-то шум и визг.

Кроме Ленты, все молчали; она взяла на себя роль лидера и наконец остановилась там, где сверху просачивался дневной свет. Вонь в этом месте была особенно сильной.

— Мы находимся под главным рыбным комбинатом города, — объявила Лента. — К счастью для вас, они сейчас не моют полы, и вся провонявшая рыбой вода не хлещет прямо сюда. Теперь пойдём по этому туннелю направо.

Если вы пойдёте налево, у вас могут быть большие неприятности.

Я врезался в Вольфа, который внезапно остановился; он раздражённо ткнул меня локтем в живот.

— Дальше некуда, — бросил он. Нервы его были на пределе.

— Здесь я вас покину, — объявила Лента без какого-либо сожаления. — Я живу дальше и предложила бы вам пойти ко мне и там привести себя в порядок, но моим родителям это не понравится. Они приличные люди, если вы понимаете, что я имею в виду.

Сзади послышался спокойный голос Кареглазки.

— Вы вполне можете пойти к нам и там помыться, если хотите.

— Спасибо, — сказал я. Вольф промолчал.

Она протиснулась мимо нас и взобралась по железным скобам, вделанным в стену вертикальной шахты. Несколько секунд она возилась наверху, затем полоска света над нами резко расширилась, превратившись в яркий прямоугольник. Кареглазка выбралась из отверстия и взглянула сверху.

— Поднимайтесь, — позвала она.

Я оказался в одном из самых чудесных помещений, которые когда-либо видел. Оно было невысоким и длинным. Вдоль каменных стен рядами выстроились громадные деревянные бочки, чаны и кадки, древние, таинственные и запретные, словно иллюстрация из книги моей матери. В углу я заметил несколько канистр, показавшихся мне знакомыми; я внимательно изучил их — естественно, они содержали спирт. Но не для машин, а для опустившихся типов, спивавшихся в баре «Золотого Груммета». Так говорила моя мать. В воздухе стоял очаровывавший меня густой запах спиртного.

— Пивной подвал, — спокойно отметил Вольф, для которого, по-видимому, это не представляло никакой романтики. — Зачем здесь выход в сточную трубу?

— Чтобы мыть бочки, — объяснила Кареглазка.

— Больше похоже на лазейку для контрабандистов. Должен тебе сказать, что мой отец работает на таможне, занимается всей этой контрабандой, которая пошла с тех пор, как началась война. Где вы взяли этот спирт? Он произведён в Асте!

— Оставь её в покое, — я сердито одёрнул парня. — Где твои мёрзлые манеры, Вольф? Мы здесь гости. Этот спирт был здесь за годы до того, как началась война. Все этим занимаются. И мой отец занимался. А ведь он парл.

Вольф сразу смутился.

Глаза Кареглазки светились благодарностью.

Глава 5

Мы с Вольфом сидели в мягких креслах с высокими спинками, завёрнутые в одеяла, а Паллахакси-Эннли кормила нас супом. Мы находились в задней комнате «Золотого Груммета», ожидая, когда наши родители нас заберут; каждый раз, когда Эннли торопливо входила и выходила, из бара слышались шум разговоров и взрывы смеха, и вскоре в воздухе повис слабый запах спиртного и дыма.

Вошла Кареглазка, а за нею мать Вольфа и мужчина, который, видимо, был его отцом, судя по его крайне подозрительному взгляду, свойственному сотрудникам таможни.

— Дурак ты, Вольф, — с ходу бросил он. — Дураком был, дураком и останешься.

— Подумать только, я обнаруживаю собственного сына в какой-то забегаловке, — плакала его мать. Эннли, войдя, услышала эти слова. У женщины был такой вид, словно её ударили.

— Вот его одежда, — спокойно сказала она, протягивая вещи. — Я её постирала. Она чистая и сухая.

Мамаша сухо кивнула Эннли и вытолкала сына за дверь.

— Спасибо, что вы за ним присмотрели.

Кареглазка, Эннли и я неуверенно глядели друг на друга; казалось, внезапно вокруг нас возникла пустота.