«Если», 1994 № 07 - [8]

А разобравшись в этом, можно составить шкалу весомости всех факторов по отдельности, хотя их вес, как в карточной игре, будет то повышаться, то понижаться в зависимости от того, как легли карты в комбинации.

Шелдон встал и принялся мерить каюту шагами.

Предположим затем, что мы придумали игру — игру в войну — где все факторы, имеющие отношение к ней, представлены фигурками или фишками переменного достоинства. Предположим, что мы решили играть вместо того, чтобы воевать. Допустим, что такая игра способна решить, какая из сторон в случае войны одержит верх.

Далее предположим, что мы следим за развитием цивилизаций и за возникновением факторов, которые в конце концов приведут к войне. Таким образом, мы получаем возможность безошибочно определять, что, если развитие определенных факторов продолжится, война неизбежно вспыхнет через пять или десять лет. А коли так, мы обретаем и способность предотвратить войну до того, как она вспыхнет. Мы же видим опасные признаки и вычислили срок кризиса. И когда этот срок настает, мы не воюем, а затеваем игру.

Только, прервал себя Шелдон, все равно ничего не получится.

Мы можем сыграть и выяснить, чем кончится война, но что бы мы ни выяснили, факторы, ведущие к войне, никуда не делись, да и точка кризиса не переместилась. Мы оказались вновь там же, где и были; мы не добились ровным счетом ничего. Игра, пусть она и выявит потенциального победителя, кризиса не устранит.

Нет сомнений, в игре можно решить, какая из сторон победит. Игра может предсказать исход сражений. Но игра не уменьшит переизбыток населения, не решит экономических трудностей и не отнимет у противника торговых привилегий — она не изменит ситуацию по существу.

Нужно предпринять кое-что серьезнее, чем просто затеять игру. Нужно не только выяснить, кто победит в случае войны, но и ликвидировать, притом по доброй воле, ведущие к войне факторы: экономические проблемы, нетерпимость и все прочие переменные величины, сколько бы их ни было.

Значит, нужно не просто затеять игру, но и выплатить авансом определенную стоимость. Нужно вычислить цену мира и найти в себе решимость заплатить эту цену, пусть даже очень высокую.

Наверное, существует не только набор переменных, указывающий на приближение войны. Наряду с ним существует и другой набор, предупреждающий, что за каким-то пределом формула мира, найденная с таким трудом, теряет силу. Она, эта формула, может быть еще действенной для культуры класса 10, однако при дальнейшем развитии ее составляющие усложнятся настолько, что формула может рухнуть под собственной тяжестью.

Культура класса 10, например, еще способна обуздать факторы, контролирующие рынок конкретных пищевых продуктов, но как обуздать те же факторы, если они должны охватить разветвленную банковскую систему целой Галактики?

Формула мира может быть работоспособной в пределах класса 10, но она может утратить эффективность в классе 9, а при переходе к 8-му классу оказаться полностью бесполезной.

Остается один вывод: гугли не только играли в свою игру, но и платили цену за мир. И эта цена

— отступление вспять. Они уклонились от дальнейшего прогресса. Они отступили в класс 14 для того, чтобы пожить недолго дикарями, а потом вновь продвинуться вперед, но не так далеко, как до начала эволюции наоборот. И они добровольно вернулись к дикости — ради того, чтобы не воевать.

Они отступили вспять не потому, что в классе 14 война менее вероятна, чем в классе 10, а ради того, чтобы формула, коль скоро ее нашли, сохраняла свою эффективность. И они не спешили расставаться с 14 классом во имя того, чтобы создать резерв времени для последущего прогресса, чтобы набрать фору и не сразу приблизиться к рубежу, за которым формула мира теряет силу.

Но как они отступили? Как можно вернуться из класса 10 в класс 14? Регресс — да, конечно. Оставили уютную деревню и поселились в грязи и убожестве, а принадлежности для игры, искусно сделанные фигурки и прочие ценности, завоеванные в течение жизни по классу 10, поджидали их в целости и сохранности под замком в молельне. И рано или поздно пробил бы час, когда гугли вновь достаточно продвинулись бы в развитии, чтобы сыграть в свою игру. И сыграли бы, не отступая от вековых правил, — но тут на планете сел космический корабль и преподнес им на блюдечке, образно говоря, груз атомных бомб вместо луков и стрел.

Шелдон опять сел за стол и сжал голову в ладонях.

«Насколько, — спросил он себя, — насколько больше мы дали им по сравнению с тем, что у них было прежде? Неужели мы разрушили формулу? Что если мы ухитрились дать им так много, что одна эта деревушка разнесет всю систему в клочья? Предусматривает ли формула допуски и каковы они? Как далеко можно выйти за рамки класса 10, не пересекая при этом черту безопасности?

И опять встал, и опять зашагал по каюте.

Нет, вероятно, ничего страшного не случилось, внушал он себе. Они же играли в свою игру все пять веков, что мы с ними знакомы, и невесть сколько тысячелетий до первого контакта. Они не пойдут на то, чтобы разрушить формулу: они знают, где черта безопасности. В них глубоко укоренился страх перед войной, он лежит в самом сердце их культуры — иначе* они не придерживались бы своей формулы с таким постоянством. И формула, наверное, совсем простая. Только одно непонятно: как может целая раса осуществить намеренный регресс?