Впору было радоваться, если бы не картина разоренного медицинского кабинета, открывшаяся ему в тусклом дневном свете: разломанные шкафы, покрывавшее пол крошево из склянок и инструментов. В двух местах стена раскололась, обнажив электронные артерии корабля. Где-то громко капало.
Но ревизия медкабинета — потом. Сначала надо искать уцелевших.
Если они есть.
Двигаться по разбитому коридору в сторону, откуда слышался стук, оказалось сущим кошмаром. Свет проникал сквозь пробоины в корпусе, и Павел отводил глаза, чтобы не видеть, что стало с людьми. Даже для медика это было слишком тяжким испытанием.
Снова послышался стук: со стороны одной из ближайших кают первого класса. Ее скользящая дверь с трудом, но двигалась в пазах. Павел толкнул ее и увидел молодого человека, лежавшего на сорванной с креплений койке. В согнутой руке он едва удерживал предмет, которым стучал о стенку.
Если бы Павел мог выбирать, то это человек был бы последним, в компании которого Павел хотел бы оказаться после крушения. Эндрю Соличук без устали трезвонил всем и каждому о богатстве своей семьи, без конца выражал недовольство по поводу питания, недостатка удобств и развлечений, жаловался на запахи, на попутчиков, которых ему приходилось терпеть лишь потому, что систему Квазимодо обслуживают не лайнеры-люксы, а обычные пассажирские корабли «Пеннироял» и «Элекампане». Эндрю облетал торговую империю, которую должен был унаследовать.
И все же это человек. И он жив.
Павел позвал Эндрю, но тот не реагировал: обморок оказался глубоким. Пульс, правда, прощупывался — слабый, но устойчивый. И дыхание было достаточно ровным… Но когда Павел откинул одеяло, стало ясно, почему Эндрю отключился: у него был, по меньшей мере, перелом нижней части позвоночника и, возможно, перелом таза, наверняка не обошлось и без внутренних повреждений. Правое плечо вывихнуто, рассечена кожа на голове, из-за чего подушка пропиталась кровью.
С простыми ранами Павел мог бы справиться сам. Но восстановить позвоночник — работа для современного госпиталя, и еще неизвестно, по плечу ли такая задача даже оборудованию, имевшемуся на планете Картер.
Пока Эндрю без сознания, лучше всего было оставить его в покое и узнать, остался ли еще кто- нибудь в живых. Необходимо разобраться с медкабинетом, чтобы спасти уцелевшее.
Павел тихо выбрался назад в коридор.
Уже через несколько минут он убедился, что других уцелевших не будет…
Помимо многих раздражающих привычек, у Эндрю было вызывающее неподчинение «тирании часов». Ну, например, он валялся в кровати до обеда, а потом веселился до раннего утра, не обращая внимания на людей, которым причинял массу неудобств то громким пьяным смехом, то включенной на полную катушку музыкой, то дикими плясками, заимствованными на других планетах.
Но это, кстати, и спасло Эндрю жизнь. Все, кроме него, находились в задней части корабля, теперь полной песка, проникшего в расколовшийся корпус. Не было даже одного шанса на миллион раскопать кого-то живым из этой песчано-гравий- ной могилы. Трудно будет извлечь из него продукты, воду и все другое, существенное для выживания. Павел подозревал, что придется выдрать из корпуса металлический лист, используя его как лопату.
Мрачное удовлетворение давал лишь тот факт, что догадки Павла насчет планеты, где они оказались, кажется, оправдывались. Несмотря на головную боль, становившуюся почти невыносимой, и свинцовую тяжесть в ногах, Павел кое-как вскарабкался на один из холмиков беловатого песка у разлома корпуса и выглянул наружу, крепко уцепившись за края пробоины, поскольку почва под ногами была предательски ненадежна.
Небо над головой оказалось ровного темно-синего цвета, близкого к индиго. Солнце стояло низко — маленькое, очень желтое. Воздух был прохладным, но не холодным; возможно, большое содержание двуокиси углерода, в атмосфере вызывало парниковый эффект и способствовало высокой дневной температуре. В горле першило от сухости — так что до водоема было, очевидно, не близко.
С огромным усилием он подтянулся на руках, пытаясь поверх искореженных листов корпуса бросить взгляд в противоположную от солнца сторону, и сразу же понял, почему корабль не разлетелся на куски. Павел увидел широкую борозду в постепенно поднимавшейся, усеянной валунами песчаной долине. Произошло, скорее всего, следующее: корабль ударился в грунт под углом, параллельным откосу, и вместо того, чтобы остановиться намертво (даже мысленно не хотелось прибегать к такой метафоре), скользил, притормаживая, милю за милей, пока не погасил скорость и не врезался в дюну.
Что ж, приятно сознавать, что ты еще способен мыслить… Павел спустился с песчаного холмика и устало побрел к медицинскому кабинету.
Ему пришло в голову: «Может быть, я первый человек, посетивший тебя за сто лет, Квазимодо-IV».
Но ничего вдохновляющего в том не было.
Первое, на что он наткнулся в медкабинете и что уцелело после аварии, — это ящик стимулирующих инъекций, единственный из сорока или пятидесяти, хранившихся здесь и сейчас разбитых вдребезги. Он поразмышлял, стоит ли сделать себе укол, не пришел ни к какому решению — и сделал.
