Эскадрон комиссаров - [44]

Она подхватила Хитровича, и он, едва успевая за нею, заторопился к озеру.

В лодке Лиза баловалась, плескала воду за воротник, сорвав фуражку, пугала Николая тем, что сейчас бросит в воду, и, сверкая своими зубами, беспрерывно смеялась. Он глупо улыбался ей, удивляясь переменам, которые так часто происходят с нею.

В саду они углубились в дальний угол, почти спускавшийся к воде, сели под раскинувшуюся березу. Она продолжала смеяться, дразнила яблоком, волнуя Николая своими прикосновениями.

— Хочешь вот этот ломтик — половину я, половину тебе?

Она отрезала хрустящее колесо яблока, взяла его наполовину в зубы и, задорно смеясь, отдавала другую половину ему. Он, почти не видя ее, чувствуя, как обливается жаром, потянулся к ней. Она, приближаясь, схватилась руками за его плечи и, слабо вскрикнув, упала на его колени.

— Какой ты большой и сильный!.. Милый... — прошептала она.

У Николая поплыло перед глазами, все его большое тело загудело и сладко заныло. Он сдавил ее до хруста, не помня себя, не имея сил оторваться...

Когда, до слабости опустошенный, Хитрович поднялся, все очарование было уже смыто, как водой.

Она, дотронувшись до его плеча, почти шепотом спросила, приподнимаясь к его уху:

— К врачу мне не нужно пойти?

Это резануло по нему со страшной силой, он круто повернулся, смотря на нее с ужасом и крайним изумлением.

— Ты меня не бойся, — побелевшими губами прошептала она.

Оскорбленный ее вопросом, содрогаясь от того, что произошло так неожиданно и ненужно, он, не оглядываясь, пошел на дорожку к выходу.

— Николай! — крикнула она ему, но он не обернулся.

На берегу Николай нашел свободного лодочника и заторопил его, боясь только одного: как бы ему не встретить или не увидеть ее, Лизу.

Он хотел прямо на пристань, но подумал, что красноармейцы будут беспокоиться и еще начнут искать его, свернул в казармы и, ни о чем не думая, остановившимся взглядом тупо смотря в потолок, пролежал на койке до позднего вечера, пока не пришли красноармейцы.

Встретил их, слабо и глупо им улыбнувшись.

— Я не могу здесь, товарищи. Не спрашивайте почему, с ночным я уеду в Аракчеевку.

Липатов хотел рассказать Хитровичу про завод, про собрание, но, взглянув на его осунувшееся, безмерно усталое лицо, отдумал, только недоуменно пожал плечами.

— Ну-к што ж, езжай!.. Скажи там, что завтра приедем.

2

Красноармейская бригада — высокий сутуловатый Липатов, маленький белобрысый Карпов и чернявый кряжистый Кадюков — пришли в завком шефского завода еще до начала занятий.

Подметавшая комнаты сторожиха Игнатьевна встретила их холодком, многозначительными взглядами на сапоги и кадюковскую махорку, но бригада мало этим беспокоилась, на цыпочках пробралась к председателеву столу и разместилась на гостевых стульях. Карпов долго не усидел; роняя стулья, он обегал комнаты, осмотрел и ощупал канцелярские принадлежности, сорвал с календаря вчерашнее число и, увидя на стене заводские диаграммы, крикнул товарищей.

Втроем они долго рассматривали диаграммы, изучали, что к чему. За столбиками «продукции» Кадюкову почему-то казались съестные продукты — хлеб, мясо, картошка; за столбиками «рабочей силы» — комковатые мускулы рук и груди.

Липатов старательно переписывал цифры в тетрадку, проверял их, подсчитывал.

— Выходит, что продукция-то в три раза увеличится, а рабочих — в два раза.

Кадюков еще раз недоверчиво покосился на диаграммы.

— Напутано. Не может быть того.

Липатов снова начал высчитывать, но цифры выходили по-старому; рабочих увеличилось в два раза, а продукции — в три.

— Тьфу! Из головы вон! Ведь производительность-то должна подниматься, машины-то ведь будут вводиться. Ясно, что продукция должна увеличиваться быстрее, чем количество рабочих.

Удовлетворенный своей догадливостью, Липатов закрыл тетрадку и сунул ее в карман. Сзади них, заглядывая на стол через плечи, прятал смешок в обкусанных усах предзавкома Ширяев.

— Здорово! Вы в гости или по делу? — поздоровался он с бригадирами.

Карпов подобрался, принял вид построже.

— Бригада мы, договор проверить.

Ширяев отмахнул благосклонную улыбку, в изгибе бровей тенью повисла озабоченность.

— А-а, та-ак. Договор?

— Да, насчет десяти процентов производительности труда и потом себестоимость.

— Да, да, — думая о чем-то другом, пробормотал Ширяев.

Карпов, вглядываясь в насупившиеся ширяевские брови, переспросил:

— Ну, дык как?

— Чего как? Сведения-то? У меня еще нет, но я боюсь, что мы еще не выполнили.

— Как же это? — приставал Карпов. — Договор ить заключен. Что мы тогда скажем красноармейцам-то?

Ширяев дергал себя за ус, морщился.

— Вот что. Вы походите по заводу, а завтра мы поставим доклад директора, там увидим.

Липатов запыхтел, завозился.

— У нас ведь тоже дела.

— Раньше не выйдет. Контора не дает сведений, и директор не согласится.

— В контору мы сами пойдем, — сказал Карпов.

Бригадиры сидели сосредоточенные, серьезные. Ответственность стерла с них молодую беспечность, выглядели они старше и строже. Сутулившийся Липатов сидел боком к Ширяеву, молчал. Рядом с ним сидел безбровый, конопатый Карпов, горячим потом мокрел Кадюков. И все это как-то придавило Ширяева, он вдруг почувствовал усталость от напряжения, которым жил последнее время, от той лихорадки, которая трясла весь завод. И не было возможности освободиться от этого напряжения, опуститься в успокаивающем отдыхе, сбросить с себя ответственность. И вот он смалодушествовал. Жалуется красноармейцам на трудности, ищет у них участия и поддержки.