Эскадрон комиссаров - [13]

Смоляк, приветствовавший группу при всем взводе, осторожно перевел разговор на эскадрон.

— Это большое историческое дело — колхозы. Советская власть поможет, да и мы, красноармейцы, не будем смотреть со стороны. Но мы должны помнить, товарищи, что самая главная обязанность наша — это укрепление боеспособности армии. У вас во взводе неблагополучно, товарищи. Нехорошо даже во взводе. Начались самовольные отлучки, сон в наряде, у Баскакова потерялась простыня. Куда это годится? Вчера всю ночь Ковалева не было, сегодня я пошел искать его, поговорить, а его опять нет. Командование, конечно, примет меры, но этого, совершенно мало, надо, чтобы красноармейская общественность призвала Ковалева к порядку.

Взвод сидел угрюмый, нахмуренный. Будто не Ковалев ушел в самовольную отлучку, а они. Еще вчера они смотрели на поступок Ковалева сквозь пальцы, с еле шевелящейся досадой, что вот-де он шляется, а мы сиди. В мертвый час Баскаков бегал по казарме, докладывал старшине о потере простыни, всем было ясно, что она украдена, а вот такого неприятного чувства не было.

— Что ж, — пробурчал Карпушев, — мы ведь нарядов не даем, что мы можем сделать?

— Вздрючили бы как следует, не пошел бы.

— Вздрючить всегда можно, — сказал Липатов, — да толк от этого не всегда бывает.

На вечерней поверке старшина, выслушав доклады помкомвзводов, подошел к присутствующему здесь Смоляку.

— Товарищ военком, на вечерней поверке все налицо, за исключением наряда, двоих в отпуску, и одного в самовольной отлучке.

— Кого?

— Ковалева.

— Громче!

— Красноармейца первого взвода Ковалева!

Смоляк молча прошел на середину.

— Второй день у нас самовольная отлучка, товарищи. Когда это кончится? Первый взвод должен подтянуться. Мы можем и должны потребовать от старослужащих примера хорошей дисциплины, хорошего внутреннего распорядка.

Взвод стоял не чуя ног. Каждое слово Смоляка стегало красноармейцев, как пощечина. Дожили! Вместо примера — пальцем показывают! Они ждали, что вот военком скажет о воровстве во взводе, это будет значить: «побаивайтесь их, и у вас могут чего-нибудь украсть». Все будут хвататься за карманы и чуть не гнать их. Но военком про воровство не сказал.

Расходился взвод молча, пристыженно смотря вниз. Им казалось, что на них все смотрят: одни — с брезгливым сочувствием, другие — с ехидной усмешкой, а третьи — с законным упреком, как военком. И было досадно и на Ковалева и на себя за то, что так безразлично относились к проступкам товарища.

6

На следующий день на президиуме ячейки вырабатывался проект договора социалистического соревнования.

Самовольные отлучки в первом взводе, сон в наряде, воровство — за все это президиум ячейки потребовал ответа от взводных коммунистов Курова и Липатова. Попытка Липатова отбояриться тем, что мы, мол, при чем тут, встретила такой отпор, что он съежился и не проронил больше ни слова.

— То есть вы за взвод не ответчики? — горячился Ветров. — Взвод будет разлагаться, а коммунисты ни причем? Значит, вы так там поставили работу, что даже дисциплина начала падать. До чего вы достукались, что даже к эскадронной общественности комиссар обратился, — помогите, дескать, товарищи, там у меня коммунисты спят, не раскачаются.

Когда обсуждался вопрос, откуда начать вызов на соцсоревнование, Куров едва уломал президиум поручить это первому взводу. Ветров хотел забрать это себе во взвод новобранцев-переменников, — пусть, дескать, они очко вперед дадут кадровикам!

Поднявшись наверх из библиотеки в первый взвод, Куров в тот же вечер начал работу.

— Слышали, товарищи, как нас на буксир хотят взять второй и третий взвод?

— На какой буксир? — удивились красноармейцы.

— А вот, дескать, у них, у нас то есть, дисциплина ни к лешему, так мы их подтянем.

— Это как же они подтянут нас? По наряду, что ли, дадут?

— Пусть попробуют!

— Подтянуть-то они могут, — дождавшись, пока прокричатся удивленные и рассерженные красноармейцы, начал опять Артем. — Начнут в газету писать, на собрании поставят вопрос, да мало ли? Как-никак, а нам это в пику.

— За собой пусть смотрят, — зубами вытягивая ремень из сшиваемого чембура, заворчал Карпушев, здоровенный, с нависшими густыми, бровями красноармеец. — Они вон ухи рубят лошадям, а туда же! «На собрание поставим!» Мы тоже можем поставить. Зиму-то по три лошади убираем, бережем, а они пришли на лето, да еще нам указ хотят сделать!

— А и могут. Что ты с них возьмешь? — проворчал кто-то.

— Все-таки нам дожидаться этого не след, — заметил Липатов.

— Не след-то не след, это фактура, что не след.

Бегали оконные от заходящего солнца зайчики по койкам. Хмурились красноармейцы. Лазали в затылок корявыми пальцами, пахнущими лошадью, ружейным маслом и клинковой сталью.

— А ведь поставят, черти, возьмут и поставят! Почему, скажут, у вас во взводе самовольные отлучки? Почему спят в наряде? Воров, скажут, наплодили? Так готовитесь к защите Советского Союза? Так укрепляете Красную Армию? Тут лошадиным ухом не отделаешься. Главное, что не один Ковалев спал да в самовольную отлучку ходил, не свалишь!

— Тут, товарищи, что есть, то есть. Не скроешь, так и придется сказать, что есть, мол, — заговорил опять Куров.