Еще одна из дома Романовых - [37]

– А это мы с сестрой Любочкой, я к ней, к слову сказать, на Пасху собираюсь поехать на Ривьеру, она там сейчас с детьми, я тоже всех своих заберу… На этой фотографии она уже замужняя дама, а я, видите, еще гимназистка… Помню, родители повели нас делать фото, а помощник фотографа из-за занавески высовывался и строил такие глазки, что нас с сестрой разбирал ужасный смех. Фотограф не мог понять, с чего мы покатываемся и не хотим принять томный вид, какой полагается для съемки, но в конце концов маман заглянула в салон, заметила этого молодого человека и устроила страшную сцену – сказала, что тут развращают девиц и приличных дам, а потому мы немедленно уходим. Фотограф ужасно разволновался, стал умолять остаться, посулил сделать снимки за полцены, а помощника выгнать взашей… Фотографии и правда сделал почти за бесценок, а вот выгнал ли помощника, не знаю, хотя, помню, моя мстительная маман собиралась пойти проверить!

Она так бурно жестикулировала, так раскачивалась от смеха, что вдруг соскользнула с подлокотника – да и угодила прямо на колени к Владимиру Александровичу. Этого, конечно, никак не могло не случиться, очень уж милочка Леля ерзала, и он все поджидал, ну когда же, когда?.. И вот – нате вам!

Конечно, она пискнула, ойкнула и охнула, и принялась извиняться, и попыталась вскочить, и как бы невзначай оперлась на плечо Владимира Александровича, и лицо ее оказалось рядом с его лицом, а губы рядом с его губами, и случился весьма пылкий поцелуй, который повторялся неоднократно, и великий князь убедился, что Ольга Валерьяновна не носит дома корсет. О, это было так волнующе… Ее гибкая спина, и упругие округлости под капотом, и мягкий животик, и шея, которую щекотали его усы, а Леля смеялась, закидывая голову, так что полы ее капота на груди разошлись, и он своими усами добрался до белых холмов груди, и тут она перестала смеяться, а начала постанывать, и Владимиру Александровичу оставалось только расстегнуть себе галифе и задрать ей юбку, однако…

Однако за стенкой вдруг затрезвонил телефонный аппарат, и послышались быстрые шаги Мальцева, адъютанта ее мужа (ну да, у всякого адъютанта важного лица есть еще и свой адъютант, и не один, который дежурит в его квартире во время отсутствия своего начальника, а при надобности оказывает услуги его супруге и детям). Мальцев взял трубку, сообщил, что ротмистр Пистолькорс в полку, – и Владимир Александрович при звуке его голоса и при упоминании фамилии хозяина дома несколько протрезвел. Да и Леля спохватилась, запахнулась, слезла с его колен и приняла такой вид, будто вообще ничего не произошло. Ни словом они не обмолвились о случившемся! Однако в глубине прекрасных удлиненных глаз Ольги Валерьяновны мелькали такие бесенята, что было ясно: происшедшее доставило ей немалое удовольствие и она надеется на продолжение.

– Ах, – сказала Леля, – этот Мальцев, он ужасно старательный. И никогда не отказывает помочь даже в мелочах. Право слово, если послать его к модистке за новой шляпкой, он непременно пойдет и все выполнит наилучшим образом, несмотря на то, что моя модистка живет на другом конце города и часа два уйдет на поручение. Никак не меньше! Завтра у нас, к сожалению, Ковалев дежурит, а это такой зануда, лентяй и каждой бочке затычка, вечно по всем комнатам нос сует, однако послезавтра снова Мальцев, к счастью, дежурит. Вот как раз послезавтра в три часа я его к модистке собиралась отправить.

Даже круглый дурак догадался бы, что мадам Пистолькорс назначает великому князю на «послезавтра в три часа» любовное свидание, во время которого им уже никто не помешает. Догадался и Владимир Александрович – тем более что дураком он не был, тем паче круглым.

Разумеется, великий князь ничего не обещал – приедет или нет, это было бы слишком уж откровенно, да и не был он вполне уверен, – однако поцеловал хорошенькую ручку хорошенькой хозяйке особенно пылко и даже провел усами и губами выше запястья, нарочно щекоча нежную кожу, что, как он неоднократно слышал от многих дам, действовало на них возбуждающе.

Леля и в самом деле возбужденно хихикнула, томно вздохнула – и быстро поцеловала Владимира Александровича в разгоряченную, гладко выбритую щеку.

Как только он вышел из дому и сел в свои легкие санки, вдыхая запах весны (Пасха в этом году пришлась на март, и, хоть все кругом было завалено свежевыпавшим снегом, синички уже тинькали и вообще теплом веяло!), как в голове мгновенно прояснилось.

Конечно, Леля все это нарочно подстроила, в этом у Владимира Александровича не было никаких сомнений. И, если бы не телефонный звонок, отдалась бы ему прямо там, в кресле. Надо полагать, послезавтра будет организовано нечто подобное… Или гостеприимная хозяйка сразу поведет его в будуар? Под каким предлогом? А нужен ли предлог людям, которые желают предаться любви?

Нет, если желают оба. А если – нет?..

Вообще стоило подумать… Если бы не звонок, Владимир Александрович, скорее всего, впал бы во грех. В мгновенный, необременительный, усладительный такой грешок. Это было бы даже извинительно – бес подзудил, искусил, можно ли было устоять?! Ну, конечно, потом великий князь, раскаиваясь, заехал бы в церковь – может быть, даже вот в эту самую, маленькую, низенькую, неказистую и неприметную, что мелькнула на повороте Ильинки. Здесь бы на него никто не обратил внимания, он помолился бы, поставил свечку – и вышел с обновленной душой, ощущая, что милосердный Господь простил рабу своему Владимиру эту маленькую плотскую слабость. Однако ехать на заранее условленное свидание ему, человеку женатому, к замужней даме, жене своего адъютанта… Это уже совсем другая история! Это значит, он жаждет прелюбодеяния, жаждет своего падения! Нехорошо, господа, нехорошо.