Еще одна из дома Романовых - [23]

Хотя насчет мадам Пистолькорс он и сам был с усам. Прелестная женщина! Эти длинные темные глаза, эти вздрагивающие перед тем, как улыбнуться, губы, эти локоны, вечно выбивающиеся из самой строгой прически не заметить было бы трудно. А как она смотрит на мужчину! Как будто видит в нем то наилучшее, чего он сам о себе не знает. Правда, в первую минуту знакомства Владимиру Александровичу показалось, будто прелестная Ольга Валерьяновна вытаращилась на него как-то слишком уж изумленно, как будто приняла его за другого человека, а потом спохватилась. Но это, конечно, ему показалось: за кого еще она могла его принять, как не за него самого?!

Да, очаровательная женщина, бездна шарма… Правда, в самом начале их знакомства она заводила какие-то странные разговоры: например, вдруг начала выпытывать, а не охоч ли великий князь до ночных прогулок… и нравятся ли ему санкт-петербургские мосты, например, Красный мост… Ну что ж, Владимир Александрович был – в отличие от супруги! – весьма тактичен и не показал мадам Пистолькорс, что ее вопрос показался ему странным. Напротив, он обстоятельно рассказал историю строительства Красного моста – который, к слову, первоначально звался Белым, потому что был построен деревянным и покрашен в белый цвет.

– С самого начала мост был разводной, – обстоятельно говорил Владимир Александрович, – с узкой щелью посередине для пропуска мачтовых судов. Щель эта для проезда закрывалась съемными щитами, и лишь в начале века на этом месте построили один из однопролетных чугунных, арочных мостов, которых много перекинули через реки и каналы Санкт-Петербурга. На гранитных обелисках водрузили фонари, а перила повторяли рисунок ограждения набережной, чтобы создавалась единая картина.

Великий князь, поведавший мадам Пистолькорс все это, мог гордиться своей осведомленностью – ну он и гордился, и если мелькнула вдруг мысль, что Ольгу Валерьяновну его рассказ почему-то насмешил, то он мысль эту мигом прогнал.

С чего бы даме смеяться, в самом-то деле?!

* * *

…То лето они, как всегда, проводили в Ильинском, любимом подмосковном имении Сергея, которое и Элле тоже очень понравилось, однако так уж вышло, что больше по гостям ездили, чем дома сидели. Особенно часто наезжали в Ракитное. Княгиня Зинаида Юсупова, хозяйка, была великая выдумщица. Красивая, яркая брюнетка с огромными серыми глазами, она ни минуты не могла посидеть спокойно и обожала развлекать гостей то маскарадными шествиями, то домашними спектаклями. В княжеском доме в Ракитном всегда была бездна самых разных нарядов для гостей, поэтому особенно готовиться к этим импровизированным маскарадам не приходилось. Но иногда хозяйка объявляла особую тему бала, и приглашенные должны были соответствовать.

В тот раз был назначен ситцевый бал, Элла отлично это помнила. Она даже помнила, что успела накануне отправить записочку своей невестке Минни, императрице: «Дорогая моя Минни! Мы часто видимся с соседями. Они настолько милые люди, что я стала чувствовать себя с ними как дома. Мы часто ходим купаться – такое освежающее удовольствие, потому что погода жаркая, несмотря на страшные грозы с ливнями. В среду мы едем к Эльстон-Сумароковым (Юсуповым), и все дамы и кавалеры должны быть одеты в крестьянские костюмы – простые, но очень ярких цветов. Мы шьем себе платья…» Элла не без особенного удовольствия сообщила невестке об этом событии, потому что знала, как любит та новые наряды и как ревностно относится к платьям Эллы. Элла всегда сама выдумывала фасоны своих туалетов – следуя, разумеется, модной картинке, но больше доверяя своему вкусу. Часто она сама рисовала фасоны новых платьев в альбоме, однако Минни их не показывала: та считала себя отличной рисовальщицей и очень любила поправлять несовершенные рисунки Эллы. Элла уверяла и ее, и даже себя, что ничуть не обижается, однако потом, оставшись одна, украдкой бросала поправленные императрицей картинки в горящий камин. И втихомолку посмеивалась над тем, как ревностно соперничает Минни с королевой Викторией и ее дочерьми. И Минни, и англичанки заказывали наряды у Чарльза Ворта в Париже, однако знаменитый портной соблюдал тайну заказов особенно высокопоставленных клиенток, подобно тому, как щепетильный врач соблюдает врачебную тайну, так что Минни пришлось завести при британском дворе нескольких агенток (из числа придворных дам королевы), которые буквально по крупицам собирали для нее сведения о новых фасонах. Тогда Минни приказывала отправить Ворту телеграмму – чтобы заказать наряд такого же фасона.

Ну, на сей раз даже Минни обошлась бы без Ворта, потому что наряды для бала у Юсупова решено было изготовить самые простые. Впрочем, это оказалась палка о двух концах. Сначала эта самая простота всех гостей восторгала, потом начала надоедать, и вот тут-то выдумщица Зинаида Николаевна бросила козырную карту: в этих простых и удобных, но почти деревенских нарядах гости будут играть… Шекспира, или Ростана, или Гюго, или Лопе де Вега, еще кого-нибудь из изысканных классиков. Такие мгновенно устроенные постановки весьма были у хозяйки Ракитного в чести: она раздавала гостям тетрадки с заранее переписанными ролями, отчеркнутыми красными чернилами, так что оставалось лишь выразительно прочесть роль. Конечно, играли не всю пьесу, а лишь одну или несколько самых приятных сцен. На сей раз Зинаида приготовила роли для сцены из «Ромео и Джульетты» (объяснение на балу), «Сирано де Бержерака» (объяснение Сирано и Роксаны под балконом), из «Эрнани» (финальная сцена), ну и из «Учителя танцев» (объяснение Альдемаро и Флореллы). Все пьесы решено было играть на французском языке, только Шекспира – на английском. Тянули жребий, кто в какой сцене участвует. Зинаиде Юсуповой и ее мужу Феликсу выпало играть Альдемаро и Флореллу. Молоденькой генеральше Бархударовой, которая сразу заявила, что она обожает Ростана, и приехавшему с ней двоюродному брату выпало изображать Сирано и Роксану. Сергею, Павлу и Элле втроем предназначалось играть в «Эрнани», хотя великий князь Сергей не преминул скорчить гримасу и заявить, что Гюго, этого творца мизераблей [13] , самого считает мизераблем и даже литературным маргиналом. Впрочем, участвовать в спектакле он ничуть не отказывался и даже, ходя из угла в угол, нагонял на лицо мрачное выражение, ибо играть предпочел не пылкого мятежника Эрнани, а мстительного дона Руя Гомеса де Сильву. Когда Павел насмешливо напомнил, что дон де Сильва появляется в финальной сцене в маске, поэтому нагонять морщины на лоб нет никакой надобности, Зинаида Николаевна за Сергея вступилась, напомнив, что де Сильва маску все же срывает, и тут никакая мрачность лишней не будет.