Эсхатология - [15]

Предания сохранили также рассказ о драгоценном ожерелье непередаваемой красоты, из которого силой мысли этот непостижимый Странник мог извергать молнии на вздумавших покуситься недоброжелателей. Многих он привлекал кротостью своей, открытостью к состраданию и премудрой ученостью, однако же, не алкал иметь жаждущих учеников, ибо находившихся подолгу подле него начинали одолевать хвори, будто подтачиваемые неведомой язвой вскорости находили они свой конец, что весьма печалило доброго Странника. И, тем не менее, прослышав о дарующем исцеление духа учителе, уже тогда отовсюду устремлялись обездоленные, неся на себе неизбежную плату в виде физической оболочки.

По прошествии многих лет учителем стал овладевать паралич, затем он и вовсе перестал двигаться, и лишь вещал среди всеобщей любви и поклонения, восседая на убранных цветами носилках через уста наиболее преданных учеников.

Но Сандра мало интересовали ветхие предания да осклизлые мифы, а посему все, что оставалось от легендарного пророка – ржавая маска на сморщенном челе дряхлого жреца, – печально треснула под копытами его взгромоздившегося на помост буйволояка, отмечая смену эпох, а кровожадно улюлюкающая конница довершила разгром ничего не подозревавшего противника, слишком ничтожного, чтобы ожидать участи в полоне до будущих поминальных игрищ.

Там, утолив кипучую жажду деятельности, Сандр, наконец, ощутил долгожданное удовлетворение от осознания первого пройденного шага на крутом подъеме, восходящем к бессмертной славе и неуверенно улыбнулся свершившемуся. Там, утопив в безумие боя позор недавнего поражения, ликовала доблестная княжеская дружина. Там трещали охранительные трещотки обходивших поле боя жрецов Грезящего, и звучали монотонные песнопения. Река стала багряной, неся трупы паломников, и забитый нечистотами навсегда иссяк фонтан. Порубленный священный павильон пошел на дрова для развернувшихся походных кухонь.

Просветленный Дмитр в праздничной оранжевой тоге, отороченной по краям причудливым орнаментом на религиозную тему, проповедовал, окуривая слушателей ароматическими маслами из расставленных полукругом глиняных курильниц в виде вымерших животных, являвшихся предыдущими воплощениями Грезящего:

– Да не переполнятся печалью ваши сердца по павшим товарищам, и тем, кому еще предстоит пасть. Ибо они пригреты на груди бога спящего, но живого и благостного; да будут радостны помыслы ваши, ибо ненужная скорбь и недостойные стенания вырывают из созерцательного эфира, привлекают дух обратно, а это не желательно и пагубно, ибо видите нелицеприятный вид вместилищ его и зарождающийся запах? Нет же, говорю я вам и слова мои истинные – они послужили великой цели борьбы и похода за Веру, и таким образом погашены все долги их и уже начертанная судьба очищена, ничего их не держит, так пусть же летят их души прочь!

А смиренно потупившие взор послушники усердно крутили обмотанные кожей ручки, по средствам ременных передач приводившие в движение бесчисленные бронзовые барабаны шестиколесной молитвенной машины.

И было решено по традиции воздвигнуть пять пирамид из отрубленных вражеских голов, по числу павших героев, а отважные сердца их, печень, легкие и селезенки разделены и съедены.

С приближением сумерек зажглись костры, и началось подлинное ликование. Подтащившие обоз смерды, жадно лакающие щедро пролитую лужами кровь, мародеры, алчущие наживы средь скудных пожитков побежденных, счастливые насильники, любители теплого мяса и податливых трупов, воевода Рей, в исступлении лижущий обагренный клинок, не замечающий, как кровь из разрезанного языка смешивается с неприятельской, и посреди всего этого помешательства – Констант, быстро водящий поскрипывающим пером по бумаге, стоя на штабеле трупов как на кафедре.

– Это будет жизнеописание величайшего из полководцев современности, – поясняет он в ответ на вопросительный взгляд Сандра. Он обмакивает перо в прикрепленную к поясу латунную чернильницу, и, перевернув страницу книги в железном переплете, начал очередной абзац. – Покуда события не поросли былью важно, чтоб даже самая мельчайшая деталь иль произнесенное слово не были потерянны для будущих поколений.

– Хм, – в замешательстве хмыкнул Сандр. – Только не фиксируй вот этого, – и, развязав штаны, помочился на трупы. – Все недосуг было как-то, – смущенно пробормотал он.

– Как скажите, как скажите, князь, – Констант задумчиво поживал кончик пера, собираясь с вдохновением.

А расплывавшийся в небе закат являл лазурный океан, где облака, переливаясь всеми оттенками от густого бордового до пронзительно ярко-алого, были подобиями чудесных затерянных коралловых островов.

Вета – в покосившейся башне из красного кирпича. Окна ее выходят на три времени года: тут стучит певучая весенняя капель, сбегая ручейками с величественных развалин, бурая листва засыпает вспоротые мостовые, над которыми торчат скрученные чудовищной деформацией деревья, там – заросли серого бурьяна колышутся под теплым летним дуновением. Ворота же башни, сорванные, покоились под снегом.

У него длинные прямые черные волосы и фиолетовая кожа, на плече его застыл ястреб, и при ближайшем рассмотрении становиться видно, что лапы птицы давно и глубоко вросли в плоть и кости. Он носит легкий эластичный панцирь, по-видимому, из чешуи дракона, поверх свободных одежд, не имеющих определенного покроя, тюрбан и шлем, который украшен вставленными самоцветами, закручивающимися спиралью к верхушке, где переливается великолепный большой сапфир. Таков Вета, покровитель нерожденных. Руины и переплетенные кишки катакомб – таковы его владения.