Ешь правильно, беги быстро. Правила жизни сверхмарафонца - [68]

Главное, чему учит Курос, это что сверхмарафоны – занятие трансцендентное. Он строго определяет это занятие как проверку «метафизических», а не врожденных способностей или уровня подготовки, которая возможна только при постоянном беге в течение 24 часов и более. «Бегун с утра и до вечера остается один на один с течением времени, и при этом ему нужно продолжать бежать. Тем самым человек доказывает, что он может продолжать бег независимо от своего природного дара, уровня подготовки, так как все эти элементы по сравнению с продолжительностью самого бега уже не будут иметь никакого значения». Курос считает, что 50-мильные забеги или забеги по кругу не могут называться сверхмарафонами, хотя и оговаривается, что уважает эти беговые дисциплины, преимущество в которых получают наиболее тренированные и талантливые бегуны. Настоящий же сверхмарафонец, по мнению Куроса, должен пройти испытание отсутствием сна и полным физическим истощением. И только после этого он «будет в состоянии добыть энергию даже тогда, когда закончится топливо».

Это высказывание Куроса, а также воспоминания о блаженстве, наступающем по ходу сверхмарафона за пределом физических возможностей, очень мне помогли, когда где-то за девять дней до старта я среди ночи направился в туалет и сильно ушиб мизинец. Утром мизинец был уже иссиня-черным и, казалось, держался только на мышечных и соединительных тканях. В общем, я его сломал. Всю неделю я пытался приматывать его лейкопластырем к безымянному пальцу. Я пытался гулять по пляжу с привязанными к пальцам палочками от леденцов. Пытался носить плотную обувь. Говорил себе, что у меня есть еще целых девять дней и что тело иногда может творить чудеса.

В конце концов я даже был в какой-то мере благодарен своей прошлой травме: она помогла лишний раз осознать, ради чего я вообще бегаю сверхмарафоны. Точно не ради того, чтобы установить новый рекорд. И не ради физического удовольствия. Чтобы пробежать 100 миль и более, нужно довести тело до предела возможностей, а разум – до грани сумасшествия, и дойти до точки, где ты можешь сам менять свое сознание. И все это для того, чтобы обрести ясность осознания. Мой учитель йоги не зря говорил, что «травмы – наши лучшие учителя».

Я уверен, что многие бегают сверхмарафоны по той же причине, по которой другие принимают наркотики, влияющие на их сознание и настроение. При этом я не преуменьшаю значение дружбы между бегунами, чувства свершения чего-то важного, ощущения единения с природой – всего, что я обрел благодаря карьере бегуна. Но чем больше и дальше я бегал, тем яснее понимал, что на самом деле искал такое состояние сознания, когда испаряются все волнения, проблемы, казавшиеся неразрешимыми, а на их место приходит осознание всей красоты и бесконечности мироздания, в один момент, четко и ясно. Не думаю, что люди, начиная бегать, задумываются о достижении этого состояния. Я точно не думал. Но уверен, что все, кто занимается сверхмарафонским бегом, раз за разом достигают этого состояния. Главное – понять, когда оно наступает. Мне в этом помог перебитый мизинец.

К началу забега мизинец отзывался болью при каждом шаге, но я пытался не обращать на боль внимания. Мне было о чем еще подумать. Например, о Нуне, Масаюки и Риойчи или австралийце Талманне. На одного участника я обратил особенное внимание: это был поляк, и он прибежал в Грецию из Польши, толкая перед собой коляску с вещами. Звали его Петр Корыло, по дороге он забежал в Рим, чтобы увидеть Папу Римского. Я был восхищен его прямодушием, но понимал также, что он наверняка устал, и не считал Петра серьезным конкурентом.

Маршрут «Спартатлона» пролегает по довольно пологим холмам, что, впрочем, тоже представляет своеобразную проблему. Например, на крутые горки Hardrock даже самые быстрые бегуны-сверхмарафонцы вынуждены забираться пешком. На «Спартатлоне» же оправдание переходу на шаг может быть только одно – слабость. Так что мне пришлось двигаться только бегом. Талманн и Нун шли первыми, этого и следовало ожидать. Поляк приблизительно в районе 21-го километра обогнал Нуна и неплохо смотрелся на трассе.

Пейсеры на «Спартатлоне» не предусмотрены, первая встреча с командой поддержки возможна только после 50 миль. Я держал ровный темп, иногда перекусывал гелями, картошкой, бананами, пил энергетические напитки и пытался сконцентрировать внимание на текущем моменте: на следующем шаге и на шаге после него. Около пяти вечера температура воздуха была выше 35 градусов, я уже достаточно отбежал от моря, пробежал по извилистым дорогам вдоль апельсиновых садов, через древний город Коринф мимо сиявших в лучах солнца знаменитых колонн храма Октавии. Я бежал навстречу солнцу, садившемуся за холмом, и все вокруг было окрашено в глубокий алый цвет. Было очень жарко, губы потрескались, я старался ни о чем не думать – предстоял еще длинный путь, и думать было опасно, слишком легко можно было прийти к рациональному выводу о том, где я находился в данный момент и сколько еще предстояло пробежать. А такие рациональные выводы могли послужить сигналом и к рациональному желанию – сдаться. Так что я старался направить сознание в ту точку, где нет мыслей, и уловить тот самый момент, который приносит бегунам на сверхмарафонские дистанции столько радости.