Эсфирь, а по-персидски - 'звезда' - [21]

Но Харбона снова только молча поклонился и протянул царю полотенце, чтобы тот вытер грязное, потное лицо, а потом кувшин с вином, который он по привычке прижимал к животу. Царь отхлебнул вина, и вместе с первым же глотком к нему пришло спокойствие и душевная ясность. Артаксеркс друг разом словно бы протрезвел - и телом, и духом, и увидел то, что так долго было от него сокрыто.

Все вокруг были предатели, и царица Астинь - в первую голову. Никому нельзя верить, никого нельзя любить - ни жену, ни друга, ни слугу. А всякий, кто принялся бы сейчас убеждать Артаксеркса, что он сам поступил неразумно, призвав красоваться царицу перед князьями, и пьяным народом, был бы сейчас немедленно зачислен в главные предатели, и заговорщики. Потому-то и старый Харбона упорно молчал в саду, полуприкрыв глаза тяжелыми веками и лишь прислушивался, как люди Каркаса, начальника дворцовой стражи, палками и мечами разгоняют взбесившуюся толпу...

И князья Персидские и Мидийские, и царские евнухи, и даже Аман Вугеянин сразу же замолчали, как один человек, когда Артаксеркс снова вошел в зал и занял свое тронное место. Он казался ещё более величественным и грозным, чем прежде, и всем своим видом чем-то неуловимо напоминал коршуна, а блестящая накидка на плечах царя имела сходство с расправленными крыльями. Трудно было распознать, что держал царь на уме, когда медленно, одно за другим, вглядывался в побледневшие лица своих подданных, но красные, прищуренные глаза царя, в этот момент казались и впрямь нечеловечески зоркими и опасными.

Молчание длилось до тех пор, пока Артаксерск сам не обратился к великим князьям с вопросом:

- Как поступить по закону с царицей Астинь за то, что она не послушалась слова царя, объявленного через евнухов?

Старые князья переглянулись между собой, закачали головами, и все разом обернулись к Мемухану, который с невозмутимым видом поглаживал палку, словно бы он заранее предполагал, что без него все равно не обойдутся. Впрочем, сейчас, под взглядом царя, Мемухан не позволил себе даже движением бровей выразить хоть какие-то свои чувства, и произнес неторопливо, как бы в печальной задумчивости:

- Так-так, я так думаю, не только перед одним нашим владыкой виновата царица Астинь, и даже не только перед всеми нами, великими князьями, и не только перед народом, который кричит сейчас под плетями и палками. Царица Астинь провинилась перед всеми народами, населяющими сто двадцать семь областей нашего царства, перед тысячами тысяч мужей. Потому что если поступок Астинь дойдет до всех других жен, то они тоже начнут пренебрегать своими мужьями и оправдываться тем, что, мол, сама царица отказалась явиться перед лицо великого царя царей. И сейчас мы должны думать, как не допустить по всей стране пренебрежения женщин своими мужьями, так-то, вот так...

Как только Мемухан закончил свою речь, которая как всегда, поразила присутствующих немыслимым размахом и одновременно умением смотреть в корень, многие князья заметно переменились в лицах и утратили прежнее спокойствие, потому что дело, оказывается, касалось, также и их личных гаремов.

- Да, так и будет, если мы сейчас промолчим, - сказал с горячностью самый молодой из князей, Каршена, имеющий у себя в княжестве весьма обширный женский дом. - Ведь теперь и наши княгини, и простые наложницы, узнав о поступке царицы Астинь, будут также выказывать нам непослушание, и каждый из нас перестанет быть господином в своем собственном доме.

- О, дерзкая женщина - это даже хуже, чем нож в печень! - встрепенулся даже вечно заспанный, ленивый Марсена, на месте глаз которого виднелись узкие щелки.

- В наших краях женщин, которые оказались неверными женами или плохими хозяйками, принято связывать по рукам и ногам, навязывать им на шею камни, и бросать в реку, чтобы они не засоряли напрасно землю, и не лишали её плодородия, - высказался напрямик великий князь Шефар, гневно потрясая своей узкой бородой. И несколько князей поддержали его одобрительными возгласами.

Лишь князь Мерес, дальний родственник царя, молчал, сцепив челюсти, боясь, как бы кто не вспомнил, что именно он когда-то привез царицу Астинь в подарок для царя из своего княжества, и, значит, тоже в какой-то степени отвечает за её поступок.

- Как поступить по закону с царицей Астинь? - возвысил голос Артаксеркс и снова повторил свой вопрос: - Как поступить с царицей по закону?

И слово "закон!", которое власным рыком разнеслись по тронному залу, сразу же направило речи князей в другое русло.

Разумеется, Артаксеркс знал про распространенный восточный обычай топить в реке надоевших или провинившихся жен. Рассказывали, что однажды Ксеркс, вернувшись из неудачного похода, приказал завязать в мешки и бросить в воду сразу четырнадцать наложниц из своего гарема, которые чем-то провинились в его отсутствие. Но Артаксеркс ни в чем не желал повторять своего отца - ни в большом, ни в малом...

- Так-так, если благоугодно царю, - подумав, сказал Мемухан, - То должно выйти особое постановление, которое потом впишется в законы Персидские и Мидийские, что Астинь никогда больше не войдет перед лицо Артаксеркса Великого, а её царское достоинство владыка передаст другой, которая будет лучше её.