Эсэсовец (Сон) - [7]

— Откуда это?

Он не читал её комиксы, но автоматически запоминал названия и обложки. Этого тома он ещё не видел.

— Почтальон принёс.

— Когда?

— Сегодня, час назад. Он был раньше обычного.

— Ты что, открыла кому-то дверь?

— Нет. Я спустилась к почтовому ящику.

Когда, когда это было?

— Герман, я…

— Одна?!

Когда она успела? Как это я не заметил? Что я делал?!

— Ты спал. — Какой умоляющий голос… — Герман, ночью тебе было плохо. Ты был… «чёрен от жара». — Она опять обозначила в воздухе кавычки. Это была цитата, очередная чёртова цитата. — Я не хотела тебя будить.

— Мне было плохо…

Ему действительно было плохо. До этого момента он не подозревал, как — и что ему ещё не стало хорошо. Он не помнил утреннего звонка в дверь, не помнил, как щёлкал замок, когда она выходила и возвращалась. Он даже не помнил, как проснулся.

— У ящика тебя мог ждать… Враг.

— Я ж говорю тебе — Саша сюда не придёт…

— Саша там не единственный, понимаешь?

Ведаешь ли ты, ведьма, что тебя ждёт, если…

— Знаю, знаю! Я знаю. Герман, оставь меня в покое. Ничего не случилось…

И тут прозвучал звонок. Герман выхватил боевой нож и пошёл к двери, подбрасывая нож в ладони. На лестничной площадке было пусто, в пролётах тоже.

— Кто там? — сказал он в домофон.

— Почта, — ответил снизу невыразительный голос.

— Надя, иди-ка в сейф, — приказал Герман, разглядывая гостя через маску. Явственно вооружён. Саша или не Саша? Дьявол его знает. Усреднённая морда с таким же тиком — они отвеку довеку одинаковы, эти черти… Надя шмыгнула в спальню с кошкой в руках. Герман услышал щелчок двери сейфа, ухмыльнулся, открыл дверь, нажал кнопку, впуская киллера в подъезд, и беззвучно поднялся на несколько ступенек вверх, к четвёртому этажу, играя ножом на ходу, как циркач. Его охватило чёрное, вольное веселье.

Под стально-голубым небом,

тяжким  полуденным солнцем,

вскоре покатятся головы.

И немало.

Среди них, может, будет

твоя.[4]

Герман вспомнил и наконец оценил ведьминские стихи. Кто-то из новых немецких поэтов — Шрайер… На губах расцвела крокодилья улыбка. Незваный гость был один. Надеюсь, Саша Плятэр, это ты, думал Герман, прислушиваясь к профессионально тихим, ангельски осторожным, но всё-таки недостаточно осторожным и тихим шагам. Стекловский уже заждался тебя в аду. Твоей голове предстоит скорое свидание с его могилой.

Террорист в форме почтальона крался по лестнице, держа наготове короткий мощный автомат. Бомбы нет — хорошо — … Он поднял руку к звонку. Герман прыгнул и вбил его в стену, схватил за голову и полоснул ножом по горлу, давя на лезвие изо всех сил. Террорист судорожно дёрнулся. Автомат дал пол-очереди в потолок и затих, выпав из ослабевшей руки. Сталь распорола шею до позвоночника. Герман водил ножом туда-сюда, как пилой, слышал скрежет металла по кости и думал: сегодня одна могила украсится икебаной — …и вдруг почувствовал, что сопротивление под ножом растёт.

Скрежещущая кость как будто шевельнулась, вздулась, обмякший труп содрогнулся, хрипнул и, недоупав, пополз по швам, словно гнилой мешок. Из него показалось… Отскочив назад, Герман ударился спиной в дверь соседской квартиры. Из зияющего горла трупа рванулся паучий шелест, скрип, вой. Герман узнал этот вой. Мёртвая голова закатилась на спину, обнажая меняющийся позвоночник. Блестящая алым кость шла, распухая, поганым, новым и невозможным на земле цветом. Герман увидел зачаток голодной морды, слепые ямки, многочисленные зубы… Дверь квартиры распахнулась. Перед упавшим монстром стояла Надя. Её глаза были широко раскрыты, она прижимала к груди рюкзак. Оттуда торчала испуганная детская морда кошки. Герман взлетел на ноги, пронёсся над изгибающимися суставами Прожоры, который рвался в мир из тела своего агента, схватил Надю за руку и потащил на балкон, к пожарной лестнице…

Они бежали по улицам, сколько могли, потом шли. Весь большущий район за спиной превратился в каменный ад. Оттуда позли тучи пыли, грохот рушимых зданий, кирпичных, железобетонных лавин, летящих, словно песок под ударами урагана. Город трясся, будто бы великанья рука вертела его, как блин. Земля кое-где пошла трещинами, и Герман перепрыгивал их с Надей на руках. Девушка сжимала рюкзак с кошкой. Выскользнув у Германа из рук, она метнулась к какой-то стене и подхватила двух запылённых крошечных котят с бурой шерстью, сиреневыми глазами. Надя прижала их к груди и несла. Кошки, вечные ведьмины кошки… Чудовище потеряло их из виду и бросалось на окрестные здания, рассчитывая похоронить свою цель под обломками или же просто в бешенстве круша мир. Но они уже далеко ушли от эпицентра разрушений. Герман чувствовал себя маленьким по сравнению с этим врагом, малозначительным, слабым. Сзади раздавались беспорядочные выстрелы милиции, ГАИ и московского гарнизона, но они были почти не слышны за рёвом Прожоры. Когда же господин Арсеньев явит свой истинный лик и выйдет на бой с этой тварью? Американец, Пернатый Змей, уже сделал бы это — Хозяин сделал бы это — но Арсеньев отчего-то медлил. Почему? Чего ждать — пока Враг разрушит весь город?

И тут явилась холодная мысль. Что, если Арсеньев не в состоянии биться с Прожорой? Что, если тварь сильнее его? Немало людей обрадовались, когда грозный Хозяин умер — но как быть, если его преемник слишком слаб, чтобы расправиться с этим страшным врагом? Что, если для этого нужен монстр?