Эротические страницы из жизни Фролова - [41]

Поехал. Совсем поехал.

‒ Ты понимаешь, что мы сейчас вытворяем?

‒ Конечно. Изменяем маме. Что она нам сделает, как ты думаешь? Надает по заднице?

‒ Она сейчас придет. Нам надо кончать.

‒ В меня. Хорошо? Пожалуйста. Мне можно. У меня завтра пойдут месячные.

Ну. Она и об этом знает. Все она знает. Что за ребенок…

‒ Ну пожалуйста. Я очень хочу. Много. Сколько сможешь… Чтоб ты и во мне по-настоящему растворился. Как в маме. До самой капельки…

Она обхватила ладонями его ягодицы и прижала к себе.

‒ Ну папочка… давай… Что я должна сделать?

Ничего ей не надо было больше делать… Из него полилось, едва он почувствовал касание ее ладошек. А она, сразу ощутив его судороги, еще теснее стала прижимать его к себе.

Он перевалился через ее ногу к стенке, а она сразу сжала бедра, чтобы не дай Бог ни капельки не пролилось… Повернулась к нему лицом, он укутал ее в простыню, до самого подбородка, положил голову себе под руку, придвинул за попку поближе и так они и застыли на несколько минут…

‒ Видишь, папчик. Оказывается, все не так страшно. Он солгал. Вовсе я не сучка. Это он такой сучок…

Потом совсем спрятала голову у него на груди.

‒ Ты мой любовничек славный. Мой первый настоящий мужчинка. Мы признаемся маме?

‒ Признаемся, ‒ шепнул он ей. ‒ Она уже здесь, рядышком.

Ирина легла рядом с ними, и к нему сразу же вернулось его сознание.

‒ Ты ревнуешь, мама?

Она шептала прямо в грудь отцу, поэтому Ирина слышала только отражения ее слов.

‒ Совсем немножко.

‒ Зачем? Ведь мы же с тобою одно и то же.

‒ Потому и немножко.

‒ Честно? ‒ резко повернулась она к ней.

‒ Честно. Страшно мне только… Ты ведь еще совсем ребенок.

‒ Ну и что?

‒ Тебе… не было больно?

‒ Почти ни капельки. Папа сказал, что так и должно быть.

‒ Обними его. Он очень грустный.

‒ Ничего он не грустный. Он просто устал. Переволновался.

‒ Пойди тогда, вымойся.

‒ Не хочу. Оно… выльется.

Иринка закусила губу.

‒ Мам. Не надо, а? Ну не плачь.

‒ Я не плачу.

‒ Я видела ее.

‒ Кого?

‒ Радугу. Огромную такую. Мы с папой были прямо внутри нее. Она такая… такая… Как на самом Седьмом Небе…

Светланка приготовила завтрак, когда они еще валялись в постели.

‒ Вставайте. Вам скоро на работу. Какие вы ленивые!

Виктор первый потопал в ванную, а она присела к матери на постель и спросила:

‒ Мам, а зачем ты хотела меня обмануть? Жалко, да?

‒ В чем обмануть, что жалко?

‒ Что все равно все вытечет. Ничего не вытекло. Ни капельки. Все всосалось.

‒ Да?

‒ Да.

‒ Ну… вот и хорошо.

‒ Да. Хорошо, ‒ подтвердила она. ‒ Я чувствую. Почти везде. Особенно здесь и здесь. Почти вот сюда дошло, ‒ она показала на затылок.

‒ Тебе сейчас не больно?

‒ Нет. Мне уже никогда не будет больно. А если и будет, то самую малость.

За завтраком она их упрекнула:

‒ Ну что вы такие кислые? Столько радости в семье, а вы прямо как потерялись. Перестаньте сейчас же.

А потом этак участливо, слегка понизив голос:

‒ Вы испугались, да?

И, ухаживая за их тарелками (как странно они сегодня с Ириной поменялись местами!), продолжила нотации:

‒ Значит так, мама-папа. Лазить к вам в постель я конечно буду. Иногда. Даже очень иногда. Я думаю, вы и сами меня не раз и даже не два позовете. Ну, может быть, когда-нибудь и сама попрошусь. А вы не сумеете или не захотите мне отказать. Это раз. Второе: что в этом такого? Мне же просто интересно. Мне потрясающе интересно быть близко с вами. Третье: я же ваш ребенок, или как? И снова второе: мне интересно и нужно знать почти абсолютно все, что знаете и умеете вы. А теперь, наконец, первое: ничего в этом плохого нет. Испортить меня этим даже не мечтайте. Почему ты не ешь!? Ты посмотри на себя в зеркало! И не перебивай, пожалуйста. Теперь четвертое, самое главное: чтобы с работы пришли такими, как всегда. Я ведь Сережку днем приведу. Хватит ему Лене надоедать. У нее, похоже, медовый месяц происходит. Да, и еще чуть не забыла… Теперь самое второе: тогда, в парке, я сама ему дала… Решилась и дала. Вы понимаете? Не он меня взял, а я ему дала. Я это к тому говорю, чтобы вы знали, если еще не разобрались в своей дочери, ‒ никто и никогда не сможет меня взять без разрешения. А разрешу я теперь только с согласия папы. Сами знаете почему. До самых восемнадцати лет. Мне поклясться? Ну вот и хорошо. А пятое-десятое мы потом обговорим. Шагайте. Уберу я все сегодня сама. Я сегодня дежурная по всем вопросам.

После работы их ожидал ужин, приготовленный детьми. Усердию Сережки можно было только удивляться. Да, сестру он почему-то слушался намного быстрее и аккуратнее, чем маму и папу.

Родители тоже полностью оправдали ее надежды, ‒ никакой кислятины на лицах, привычный свет в глазах, в общем, полностью оклимались.

Они ведь еще не догадывались, что она задумала, их юная бестия.

В десять она привела к ним за руку Сережку и сказала:

‒ Так. Ты уже помылась, мама? Мы к тебе.

Ирина растерянно глянула на дочь.

‒ Пап, ты если хочешь, можешь на десять минут выйти.

Но папа не двинулся с места. Только Сережка стал вырываться из ее руки.

‒ Не дергайся. Стыдливый какой нашелся.

‒ Что ты хочешь? ‒ тревожно спросила Ирина.

‒ Женскую анатомию хочу ему рассказать. На тебе. Не стану же я на себе показывать.